Пандем - Марина и Сергей Дяченко Страница 12

– Хорошо, – вздохнул Пандем. – Прикажешь убить твоих пациентов обратно? Или затолкать тебя обратно в машину за секунду до взрыва?

У самого берега плавали утки. С надеждой глядели на Кимовы руки. Хлеба не было.

– Но ты приписываешь мне все глупости, которые твоё сознание связывает с картинкой «человек при огромной власти», – продолжал Пандем. – А я совершенно не человек, и на человека не похож. Я – ожившее понятие, если хочешь… Если это неуклюжее определение тебе в чём-то поможет.

Газон вокруг скамейки был лыс и чёрен, будто старая автомобильная покрышка, и только возле одной круглой, как копыто, чугунной ножки виднелись первые норки дождевых червей.

– Сперва на Земле откуда-то взялась жизнь, – со странным удовлетворением сказал Кимов собеседник. – Затем у жизни откуда-то взялся разум, затем у этого разума откуда-то появился Пандем…

Он протянул руку над влажной чёрной землёй. Земля зашевелилась; мелькнули белые ниточки корней, выглянули свёрнутые в трубочку листья, расправились и полезли всё выше и выше, к небу и к протянутой над ними руке. Широко, будто удивлённые рты, раскрылись бледно-фиолетовые пушистые цветы с оранжевыми тычинками. Запах, от которого Киму захотелось дышать чаще, расползся над землёй почти осязаемым облаком.

– Это весна, – тихо сказал Пандем. – Вспомни, когда ты был ребёнком – ты умел доверять.

Газон вокруг зеленел. Повсюду поднимались жёлтые головки одуванчиков.

– Если бы я хотел тебя заставить, – ещё тише сказал Пандем, – ты уже сейчас был бы моим лучшим другом. И верил бы мне, как младенец – маме.

И вытащил из кармана засохшую булку. Утки оживились.

– В моих силах уничтожить болезни вообще. Не только смертельные, но и насморк. Даже порезы и царапины будут мгновенно заживать. Медицина превратится в анатомию – описательную науку для любознательных. Фармакологии не будет. Роды станут личным дело роженицы… Все младенцы выживут, все без исключения доживут до глубокой старости.

– Врачи мира очень удивятся, – глухо сказал Ким. – Врачи, фармацевты, страховые фирмы…

– Ты – лично ты – готов смириться с тем, что все твои знания, умения, опыт и авторитет больше никому не нужны?

– Готов, – сказал Ким, глядя на трапезничающих уток.

– С остальными я тоже договорюсь, – пообещал Пандем. – Эйфория будет сильнее разочарования, вот увидишь… Далее: я думаю оставить в прошлом все без исключения вооружённые конфликты. Армии разойдутся по домам, высвободятся колоссальные ресурсы…

– Драки на школьных дворах ты тоже прекратишь? И если прекратишь, то как?

Пандем заложил руки за голову:

– Что ты скажешь, если персональный педагог, понимающий ребёнка лучше, чем ребёнок понимает себя, присутствующий рядом в каждый момент его, ребёнкиной, жизни, поможет ему разрешить конфликт без драки? Либо в случае надобности «организует» драку так, чтобы вместо членовредительства из неё вышел воспитательный эффект?

– Ладно, – помолчав, сказал Ким. – Ты что-то там говорил про армии?

– Да. И если ты воображаешь себе толпы безработных людей, которые вчера были армейскими офицерами, или полицейскими, или членами парламента, и вот теперь рыщут, голодные и злые, в поисках куска хлеба или смысла жизни…

– Как? Парламенты – тоже?

– А зачем они нужны, Ким? Останутся правительства как система администраторов. Всё. Никаких законов не будет, потому что законы уравнивают, а люди – уникальны. Я – внутри каждого человека, воспринимаю его как индивидуальность и говорю с ним без свидетелей.

– Управляешь?

– Я не манипулятор. Я собеседник.

– Это… принципиально?

– Совершенно.

– Ты… не врёшь?

– Чтоб я сдох, – серьёзно сказал Пандем. – Крест на пузе… Ты знаешь, нынешняя моя оболочка уже не помогает нам общаться. Наоборот.

– А деньги? Что, деньги тоже не нужны? Банки, банкиры, ценные бумаги, биржи…

– Видишь ли… я могу уничтожить все светофоры в городе, все дорожные знаки, и заменить их собой, своими советами-предписаниями. Я могу… надо ли? Нет, пусть отработанный механизм вертится, я могу оптимизировать его – ну и, разумеется, исключить злоупотребления. Так что… если со временем система отомрёт – я не буду её оплакивать. Но сносить её специально – нет, не буду.

– Стало быть, ты не хочешь быть нянькой при человечестве? Вообще, какую степень свободы ты предполагаешь нам оставить? Убить кого-то или покончить с собой обыватель не волен. А обругать? А выбрать профессию, к которой, по твоему мнению, не способен? А жениться на стерве? А украсть кошелёк?

Пандем забросил в озеро новую порцию булки. Утки не поддавались счёту: прежде их было, кажется, четыре, а теперь не то шесть, не то восемь.

– Жёсткое ограничение одно: жизнь до глубокой старости. Чуть менее жёсткое ограничение – свобода и благополучие тех, кто вокруг. То есть женись на стерве, если стерва не против. Выбирай профессию, какую хочешь. Что до кошелька… вероятно, мы договоримся всё-таки до необходимости уважать окружающих. Не только собственность…

– Кстати да, собственность! Если у кого-то в сарае спрятан ресурс, позарез необходимый обществу…

– …Взламывать сарай не будем. Договоримся, а если хозяин ресурса решительно заупрямится – что же, не будем настаивать. Найдём какой-то другой ресурс, а хозяину пусть будет стыдно…

– «Стыдно» – это наказание? Вообще, какие наказания нас ждут?

– Провоцируешь? – Пандем улыбнулся. – Никаких. Только те, которые ты сам готов на себя наложить… Лишить себя воскресной сигареты…

Утки нажрались, но уплывать не спешили.

– Хорошо… А как давно ты есть? Было ведь время, когда тебя не было? Был момент твоего рождения?

– Нет, – Пандем стряхнул крошки с рукава. – Я не родился и не пришёл, я – возник. Время, когда меня не было, оставило по себе совокупность знаков. Я вижу их в земле, в живых и мёртвых языках, в твоём лице…

– Скажи, – Ким запнулся. – А… повернуть время вспять?

– Сейчас – нет. Потом – наверняка.

– А воскресить мёртвого?

– Да. Но зачем? Мёртвых будет не так много.

– А летать?

– А ты хотел бы? – Пандем улыбнулся.

Ким почувствовал, как скамейка уплывает из-под него. Как он поднимается, будто в детском сне, и зависает в плотном упругом воздухе.

– Руками маши, – сказал Пандем снизу.

– Вер…ни, – проговорил Ким. И скамейка вернулась на прежнее место.

– Страшно? – спросил Пандем.

Ким судорожно, по куриному кивнул.

– Весь твой опыт говорит, что меня не бывает, – мягко сказал Пандем. – Это естественно. Ты привыкнешь.