Врата Птолемея - Джонатан Страуд Страница 12

Он задумчиво рассматривал чаинки на дне своей чашки.

— Кто знает? Мы ещё так плохо разбираемся в демонах, в том, что ими управляет… Они труднопостижимы. Там в чайнике ничего не осталось?

Китти заглянула в чайник.

— Нет, не осталось. Сейчас ещё заварю.

— Если можно, пожалуйста, дорогая Лиззи. И кстати, по дороге передай мне вон тот том Трисмегиста. Насколько я помню, у него встречаются весьма любопытные замечания насчёт суккубов.

Как только Китти вышла в коридор, на неё набросился сквозняк. Она прошла на кухню, поставила чайник и там, склонившись над шипящим голубым пламенем газовой конфорки, наконец позволила себе расслабиться. Её тут же затрясло — так сильно, что Китти пришлось ухватиться за кухонный стол, чтобы удержаться на ногах.

Девушка зажмурилась. Перед глазами снова возникла зубастая пасть демона. Китти поспешно открыла их.

Возле раковины стоял бумажный пакет с фруктами. Она машинально взяла яблоко и съела его, судорожно глотая большие куски. Взяла второе и съела его уже медленнее, глядя в стену невидящим взглядом.

Дрожь постепенно улеглась. Чайник засвистел. «Прав был Якоб, — подумала Китти, ополаскивая кружку под струей ледяной воды. — Я дура. Только круглая дура станет заниматься таким делом. Круглая дура».

Но дуракам, говорят, везёт. И точно, ей везло — вот уже целых три года.

С тех пор как Китти была официально признана погибшей и её досье было закрыто и отмечено большой чёрной печатью, она ни на день не покидала Лондона. Хотя её добрый друг Якоб Гирнек, благополучно устроившийся у родственников в Брюгге и работавший там ювелиром, еженедельно слал ей письма, умоляя её приехать и поселиться у него. Хотя родственники Якоба, во время нечастых и тайных встреч с нею, уговаривали её уехать из опасного города и начать жизнь заново. Хотя здравый смысл красноречиво говорил о том, что Китти в одиночку не сумеет сделать ничего полезного. Китти была непреклонна. Она оставалась в Лондоне.

Она была упряма, как и в детстве, но былая её бесшабашность теперь умерялась осторожностью. Все, от внешности Китти до её распорядка дня, было рассчитано на то, чтобы не привлекать внимания властей. Это было очень важно, потому что само существование Китти Джонс было преступлением. Чтобы скрыться от тех немногих, кто знал её в лицо, она остригла покороче свои тёмные волосы и носила их, сворачивая в узел и пряча под кепкой. Свои живые, подвижные черты Китти изо всех сил держала в узде, несмотря ни на какие обстоятельства. Она делала все, чтобы сохранять тусклый взгляд и неизменно-каменное выражение лица, оставаться незаметной песчинкой в толпе.

Конечно, она слегка осунулась от непосильного труда и скудной, однообразной пищи; конечно, у её глаз пролегли тонкие, еле заметные морщинки; и всё-таки это оставалась та же Китти, полная неуемной энергии — энергии, что некогда привела её в Сопротивление и помогла ей уйти оттуда живой. Эта энергия помогала ей воплощать в жизнь некий честолюбивый замысел и притворяться одновременно двумя разными людьми.

Обитала она на третьем этаже обветшалого донельзя дома в Западном Лондоне, на улице близ завода по производству боеприпасов. Выше и ниже её комнатки находились другие съемные квартирки, которые предприимчивый домовладелец напихал в скорлупу старого здания. Во всех квартирках кто-то жил, но Китти ни с кем не общалась, кроме сторожа, маленького человечка, обитающего в цокольном этаже. Иногда она встречалась с ними на лестнице: мужчины и женщины, молодые и старые, все они жили уединенно и замкнуто. Китти это устраивало: она нуждалась в одиночестве, и этот дом предоставлял ей его.

Обставлена её комната была скупо. Маленькая белая плита, холодильник, буфет и, в углу за занавеской, раковина и туалет. Под окном, выходящим на нагромождение стен и неопрятных дворов, расположенных позади других домов, громоздилась гора одеял и подушек — кровать. А рядом с кроватью были аккуратно сложены земные богатства Китти Джонс: шмотки, консервы, газеты, свежие листовки, посвященные ходу войны. Самые ценные вещи были запрятаны под тюфяк (серебряный метательный диск, завернутый в платок), в туалетный бачок (плотно запечатанный полиэтиленовый пакет с документами на оба её новых имени) и на дно мешка с грязным бельем (несколько толстых книг в кожаных переплетах).

Китти была девушка практичная, а потому особо тёплых чувств к своей комнате не испытывала. Есть крыша над головой, и ладно. Не так уж много времени она там проводила. И тем не менее какой-никакой, а всё-таки это был дом, и она жила там уже три года.

Домовладельцу она представилась как Клара Белл. Это же имя стояло в документах, которые она носила при себе чаще всего: удостоверение личности со всеми нужными печатями и штампами о прописке, медицинская карта и диплом об образовании, — короче, всё, что могло иметь отношение к её недавнему прошлому. Бумаги были искусно подделаны старым мистером Гирнеком, отцом Якоба. Он же изготовил ещё один комплект документов, на имя Лиззи Темпл. Никаких документов с её настоящим именем у Китти не оставалось. И только по ночам, лежа в постели, задернув занавеску и погасив единственную лампочку, она снова становилась Китти Джонс. Это было имя, окутанное тьмой и снами.

В течение нескольких месяцев после отъезда Якоба Клара Белл работала в типографии Гирнеков, развозя свежепереплетенные книги и зарабатывая себе на пропитание. Но длилось это недолго — Китти не хотелось подвергать своих друзей опасности, общаясь с ними чересчур тесно, и она быстро нашла себе вечернюю работу в пабе недалеко от Темзы. Однако к этому времени работа курьера предоставила ей совершенно уникальную возможность.

В одно прекрасное утро Китти вызвали в контору мистера Гирнека и вручили сверток, который нужно было доставить клиенту. Сверток был тяжелый, от него пахло клеем и кожей, и он был тщательно обмотан бечевкой. На пакете значилось: «Мистеру Г. Баттону, волшебнику».

Китти взглянула на адрес.

— Эрлс-Корт, — прочла она. — Что-то не слышала я, чтобы в тех краях жили волшебники!

Мистер Гирнек чистил свою трубку почерневшим перочинным ножом и куском материи.

— Среди наших возлюбленных правителей, — заметил он, вытряхивая крошки горелого табака, — этот Баттон считается неисправимым сумасбродом. Он достаточно искусен, с какой стороны ни взгляни, но никогда не пытался сделать карьеру на политическом поприще. Раньше он работал библиотекарем в Лондонской библиотеке, но с ним произошел несчастный случай. Он потерял ногу. Теперь он только читает, собирает книги везде, где может, и много пишет. Как-то раз он сказал мне, что его интересует знание ради самого знания. В результате денег у него нету. В результате живёт он в Эрлс-Корте. Ну что, ты идешь или нет?

Китти отправилась по указанному адресу и обнаружила дом мистера Баттона в районе, застроенном грязно-белыми виллами, высокими и массивными, с огромными колоннами, поддерживающими пышные портики над входом. Когда-то здесь жили богачи, но теперь район захирел и в нем царил дух бедности и запустения. Мистер Баттон обитал в конце обсаженного деревьями тупичка, в доме, осеняемом тёмными лаврами. Китти позвонила в звонок и стала ждать на грязном, обшарпанном пороге. К ней никто не вышел. Наконец девушка заметила, что дверь открыта.