Алмазное сердце - Ирина Шевченко Страница 12

— Вы разве его рассмотрели?

— Думаете, нет? — усмехнулся седовласый, на миг надвинув на лицо шляпу.

В таком виде мы наблюдали его почти два дня. А он наблюдал за нами и только притворялся спящим. Зачем? Чтобы дэйна Беатрис не приставала к нему с разговорами? Эх, а я о такой простой уловке и не подумала.

— Нужно будет передать нож магам из отдела дознаний, — продолжал судья. — Возможно, на нем не только ваша кровь.

Дальше мужчины стали переговариваться шепотом, а дэйна Беатрис, тоже шепотом, но нарочито громким, стала рассказывать мне, сколько страху она натерпелась в недавнем происшествии и как теперь у нее «колет в груди».

— Дать вам сердечных капель? — предложила я, подумав, что, если один раз напутала, могу сделать это снова и напоить трещетку снотворным. Или слабительным.

Но, к моему сожалению, от лекарств она отказалась.

Еще не успело стемнеть, как мы въехали в какой-то городок. Остановились у небольшого трактира. Раненый — слуга называл его «дэй Джед» — велел сгрузить багаж и снял тут комнату, сказав, что дальше с нами не поедет. И опять зло на меня посмотрел. Но аппетит мне это не испортило, и пока дожидались представителей от законников, я заняла столик в углу зала, заказала себе суп со спаржей и успела съесть его до того, как рядом уселась дэйна Беатрис. Женщина потребовала свиных ребрышек с капустой и принялась, обгладывая кости, рассказывать, что после пережитых потрясений ей и кусок в горло не лезет.

— А такой на первый взгляд приличный дэй, — сетовала она. — С портфелем. Сразу видно — ученый. И говорил так ладно.

По мне, так он нес полную чушь, да и жалеть нужно было не его, а пострадавшего молодого человека. Рана глубокая. Да еще и уксусом прижженная…

Приняв решение, я вынула из сумки баночку с заживляющей мазью. Открыла крышку, понюхала, убеждаясь, что на этот раз не ошиблась, и… вернула баночку в сумку. Что я ему скажу? Извинюсь? Хорошо, извинюсь. Это же было досадное недоразумение, я была напугана, нервничала.

Я достала мазь и поднялась из-за стола.

— Присмотрите за моей сумкой, дэйна Беатрис. Я скоро вернусь.

На счастье, в коридоре мне встретился тайлубиец — Унго, кажется, — и я узнала, в какой комнате остановился его хозяин. Дошла до нужной двери, постучала. Из комнаты что-то ответили, и я подумала, что можно войти.

Мужчина стоял спиной к входу, и первое, что бросилось мне в глаза, — отпечаток волчьей лапы на лопатке. Оборотень. Точнее, метаморф. Дейна Алаисса говорила, что называть их оборотнями — дурной тон. Так вот почему тот фанатик заговорил о серебре! Но это все — суеверия. Конечно, метаморф умрет, если пронзить его сердце серебряным клинком или осиновым колом, только кто б от этого не умер?

Дэй Джед обернулся, и я увидела длинный белый рубец на его плече. Всего один. Значит, он единственный ребенок в семье. Помню, когда мы изучали метаморфов, меня возмутил этот дикий обычай царапать собственных детей. Да-да, это родители их так метят, ведь только от когтей и зубов сородича у оборотня останется шрам, а все другие раны заживают без следа. И сегодняшняя наверняка уже затянулась…

И только тут я поняла, что вижу все это потому, что он раздет. Не полностью — длинные подштанники, одна штанина которых была порвана и испачкана кровью, он пока снять не успел, — но все же ситуация сложилась неловкая.

— О моя спасительница! — нимало не смутился мужчина. — Нашли в запасах банку горчицы и пришли закончить с маринадом?

— Я принесла вам целебную мазь, — промямлила я, опуская глаза.

— Благодарю, — холодно произнес он. — Обойдусь без ваших снадобий.

— Понимаю. У метаморфов ускоренная регенерация, я знаю. Но это смягчит обожженные участки… после уксуса. Мне так стыдно за свою оплошность…

— Не стоит извиняться, — оттаял он. — Такое бывает. И, в свою очередь, простите меня за ту вспышку гнева. Давайте вашу мазь.

Я протянула ему баночку. Оборотень открыл ее, принюхался и вдруг расхохотался.

— Сана… Вас ведь так зовут?

— Милисента. Сана — это сокращенно. Милисента — Сента — Сена — Сана…

— Странная логика, — передернул плечами он. — Но позвольте все же узнать полное имя.

— Зачем?

— Понимаете ли, дэйни, — ухмыльнулся он так, что стало видно выдающиеся сильнее, чем у обычного человека, клыки, — наша жизнь полна неожиданностей, и не всегда приятных. Может статься, однажды я буду серьезно ранен, намного серьезнее, чем теперь, и ко мне пригласят целительницу. Так вот, даже находясь на смертном одре, прежде чем впустить лекарку, я поинтересуюсь, как ее зовут. И если мне назовут ваше имя, велю сразу послать за исповедником.

— Что? — вспыхнула я.

— Вы — самая бездарная целительница из всех, кого я когда-либо встречал, — отчеканил он.

— А вы… вы… Грубиян! Наглец и… И бескультурный человек… метаморф! У вас в комнате дама, а вы как ни в чем не бывало расхаживаете перед ней в грязных подштанниках!

— Ах да. Простите. Сейчас же переоденусь.

Угол комнаты ограждала старая ширма. Мужчина скрылся за ней, прихватив что-то со стоявшего у окна стула. Пока он там возился, в комнату вернулся тайлубиец и нерешительно остановился на пороге, увидев меня, притопывающую от раздражения.

— Так лучше? — спросил, выходя из-за ширмы, оборотень.

Я обернулась на голос, не веря, что можно было переодеться за такое короткое время. Но волку это удалось. Теперь на нем были… чистые подштанники.

— Вы невыносимы!

— А я и не заставляю вас терпеть мое общество, дэйни.

Залившись краской, я кинулась к двери.

— Мазь не забудьте, — крикнул он вслед.

— Оставьте себе, — бросила я и хлопнула дверью.

Джед

Унго смотрел на меня с осуждением.

— Да, я грубый, неотесанный волк, — согласился я. — Девушка пришла извиниться, а я чуть до слез ее не довел. Но ты только посмотри, чем она собиралась меня намазать!

Тайлубиец, помня об уксусе, осторожно приоткрыл крышку протянутой мной баночки и принюхался.

— Ореховое масло? — удивился он.

— Вот именно! Похоже, у дэйни талант отнюдь не целителя, а кулинара. И оборотень в пикантном маринаде — ее главное блюдо.

Масло было свежее и вкусное: я отковырнул немного пальцем и с наслаждением рассосал.

— А закажи-ка чай. И узнай, пекут ли тут вафли.

Не пропадать же добру!