Каменное сердце - Александр Прозоров Страница 12

— Нам не нужны советы рабов, — бросил через плечо один из посетителей, и дверь закрылась.

— Уроды, — вздохнул Середин. — Вот скопычусь, протухну здесь — будете знать. Хрен вам будет, а не погреб.

Спустя пару часов стало ясно, что угроза возымела действие. В поруб спустился широкоплечий туземец с загорелым до черноты лицом и большущей пастью, напоминающей трещину на перезрелом капустном кочане: торчащие во все стороны зубы и неровные, широкие, морщинистые губы. Одет он тоже был в войлок, но и халат, и шапку, и жилетку и даже голенища сапог оторачивал дорогой соболий мех. В одной руке тот держал деревянную миску, в другой — глиняную крынку.

— Давно бы так, — обрадовался ведун. — Развяжи мне руки. Перекушу, потом…

Договорить Олегу не дал сильный удар ногой по лицу:

— Заглохни, кулой! Ты крал добычу у меня, знаменитого Миргень-Шагара. Ты сдохнешь. Я порежу тебя на куски и разложу твое мясо по капканам. Лишь любопытство Джайло-Манапа и мудрого Радозора ныне отодвинуло твою участь. Но я могу пока взять твою руку или ногу, выродок. Говорить ты можешь и без ног. Помни об этом, кулой!

От второго удара Середин увернулся. Продолжать избиение его кормилец поленился и ушел, оставив наедине с щедрой порцией подкисшего и пересохшего, с вкраплениями плесени творога и налитой до краев в крынку водой.

Обед превратился в подобие циркового представления. Пытаясь удерживать зубами край кувшина и одновременно пить, Олег вылил себе за ворот половину воды. Творог со дна пришлось вылавливать языком. Хорошо хоть, не видел никто такого позорища. Расправившись с угощением, ведун раздавил телом крынку и попробовал перетереть путы об острые края осколков — но не тут-то было! Веревок он не видел и не чувствовал, руки еле двигались, глина крошилась. К тому же живот начало скручивать приступами острой рези. Похоже, после нескольких дней голодовки закинутая внутрь порция показалась желудку до обидного маленькой.

А потом про пленника забыли почти на двое суток.

Когда дверь открылась снова, Олег лежал на полу уже в полубеспамятстве, воспринимая окружающий мир через пелену отрешения, словно бредовый сон. Во рту пересохло, язык совсем не шевелился. Увидев над собой лицо с тонкими усиками, Середин усмехнулся. Он различал шевеление губ, догадывался, что у него опять пытаются что-то вызнать, но смысл слов совершенно не воспринимал.

«Так вам и надо, — скорее подумал, чем ответил он. — Сдохну, и ничего вы от меня не узнаете».

— Тебе было велено его кормить, Шагар! — рявкнул на капустнолицего охотника Джайло-Манап. — Или ты каимский колдун и умеешь возвращать мертвых?

— Он крал моих зверей! Он вор и кулой! Почему я должен содержать кулоя?

— Он слуга ведьмы! Кто еще скажет, чего она хочет от наших женщин? Или ты согласен жить с овцами? Он почти сдох, от него воняет! — пнул Олега ногой старик. — Сделай так, чтобы он смог говорить, или отправишься жить к своим зверям. Твое упрямство губит весь наш род!

Недовольно ругаясь, охотник ушел, но вскоре вернулся с новой крынкой, присел возле пленника, влил ему в рот примерно пол-литра молока, потом за шиворот выволок наружу, начал раздевать. Налатник, естественно, так просто не снимался — Миргень-Шагар без колебаний распорол тонкие ремешки, что стягивали локти, сдернул меховую куртку, распорол вдоль штанин и содрал шаровары. Потом омыл тело пленника: выплеснул на Середина три ведра холодной, как лед, колодезной воды. Эта встряска полностью вернула Олега в разум. Он закрутил головой, попытался приподняться на локтях — но руки не то что не подчинялись, ведун их вообще не ощущал. Видел, что лежат по сторонам, но не мог шелохнуть даже пальцем.

— Мальго, Петран, — подманил к себе двух босоногих мальчишек охотник. — Соломы у юрт соберите, в ледник киньте. Я сейчас этого бродягу домою, так чтобы было куда положить.

На Олега обрушилось еще ведро воды, после чего охотник кинул сверху налатник и сари и куда-то ушел.

Вокруг, в поселке, тем временем продолжалась размеренная спокойная жизнь. Судя по многочисленным юртам, это был род каких-то кочевников. Несколько срубов означали, что здесь, в тихой долине, находилась зимовка племени. Сюда пригоняли стада, когда зима покрывала снегом высокогорные пастбища и неудобья. Сюда возвращались люди, здесь заготавливали на зиму сено, выращивали зерно и овощи, здесь забивали лишнюю скотину, чтобы не кормить ее голодными месяцами, здесь наполняли мясом и зерном ледники, погреба, лабазы и схроны. А весной, когда начинали зеленеть травой окрестные земли, кочевья расходились в стороны, оставляя возле пашен и опустевших складов десяток-другой работников. И так — до новой зимы.

— Вставай, — пнул его в ухо вернувшийся охотник. — Назад иди.

Середин не шелохнулся. Миргень-Шагар, помявшись рядом, за волосы приподнял Олегу голову, просунул под спину веревку, потом продел под мышками, потянул. Руки пленника вздернулись вверх, веревка соскочила. Кочевник ругнулся, сделал петлю, накинул ее на ступни, поддернул и решительно поволок к порубу. Минутой спустя он уложил ведуна на охапке соломы, сваленной посреди узилища, присел, приподнял голову, поднес к губам край крынки, дал допить оставшееся в ней молоко.

— Спасибо, Мигрень, — наконец-то смог пробормотать Олег. — Какой ты заботливый. Из тебя выйдет хороший слуга.

Со знакомым шелестом из ножен выскользнул меч, клинок уперся ведуну в горло.

— Ты умеешь оживлять мертвых, Мигрень-Шагар? Я нужен вашему роду куда больше, чем он мне, — с усмешкой прошептал Середин и тут же вскрикнул от боли.

— Моему роду ты пригодишься и со сломанным носом, — сообщил охотник, пряча оружие. — У тебя длинный язык. Это хорошо. Но все остальное я могу отрезать.

Правда, после такого оскорбительного намека утром нового дня охотник уже не появился, прислав вместо себя паренька лет десяти. За ночь руки только-только обрели подвижность, и крынку с молоком ведун еле удержал: не поднимал ее перед ртом, когда пил, а откидывался назад, иначе наверняка бы уронил.

— Это все вода, — утерев губы, сказал он. — Нормальной-то еды принесешь? А то после питья только сильнее жрать охота.

Мальчонка молча отобрал крынку и ушел из поруба.

Олег пожал плечами, прошел вдоль стены. Поднял и опустил руки, потряс, снова поднял и попытался удержать над головой — но уже через секунду они упали и повисли, как плети. Вроде, и есть — а вроде, их и нет. «Надо разрабатывать. Иначе такими навсегда останутся».

Ведун остановился возле плошки, в которой когда-то лежал творог, подумал, потом решительно поднял, тщательно отер соломой, повернулся к стене и начал осторожно, по чуть-чуть, соскребать ногтями «китайский снег».

Ворон всегда учил, что половина колдовской силы — в мудрости чародея, а другая — в его суме. И главное занятие мага — собирательство. На каждом привале, во время отдыха, при пешем переходе пальцы колдуна ощипывают соцветия и макушки растений, подбирают перья и сброшенные змеями шкуры, волчьи следы, лягушачьи кости, могильную землю, клочья линялой шерсти. Все то, что после варки, сушки, смешивания или выпаривания становится настоящим зельем. Иногда приворотным, иногда дарующим силу и здоровье, а порою — несущим сон или саму смерть. Разве можно одарить девицу красотой, не имея лунной воды? Или овладеть чужой волей — не имея под рукой аккуратно собранного следа? Как наслать хорошую порчу, если не на дым и не на перо? Как управиться с богами и бесами, коли нечем начертать кровавую пентаграмму?