Узурпатор - Энгус Уэллс Страница 12

— Ярл, Ярл, — пристыдил его Дарр. — Как ты можешь об этом судить?

— Он рвется к трону, — не сдавался смуглолицый правитель. — Уж в этом-то я не сомневаюсь.

— Он властолюбив, — согласился король. — Но до тех пор, пока вы с Бедиром противостоите ему, он может лелеять свои надежды сколько угодно.

— Еще бы! Прав у него никаких… Но такие, как Хаттим, случается, забывают об этом.

— Ты подозреваешь измену, Ярл?

Кедрин услышал, как зашуршала одежда — кешит пожал плечами.

— Нет, — произнес он неуверенно, — но я не доверяю Хаттиму.

— Он сражался вместе с нами, — напомнил Дарр. — Давай будем это помнить и забудем разногласия.

Ярл фыркнул, но не успел ответить. Правитель Усть-Галича был уже рядом.

— Государь, принц Кедрин, — его тон был вполне вежливым. — Надеюсь, все в добром здравии?

Деревянные ножки стула проскрежетали по каменному полу, и Кедрин понял, что Хаттим сел слева от Ярла. Кедрин хорошо представлял себе контраст между ними. Хаттим наверняка разряжен в зеленое с золотом — его любимые цвета. Кажется, он даже оружие отделывает в тон. И волосы у него светлые и отливают золотом. Сейчас он, наверно, старательно расположился так, чтобы выставить напоказ серьгу в правом ухе, а запястья унизаны браслетами, один другого затейливее. Ярл, как обычно, в черном, темные волосы заплетены в косы, как принято в Кеше. Единственные украшения, которые он носит — кольца на левой руке, на большом пальце и еще на двух, кажется, на среднем и безымянном. Дарр, должно быть, в блекло-сером одеянии — похоже, он носит его всегда, кроме официальных случаев. Все, что выдает в нем короля — это медальон на шее, серебряный диск с изображением трехзубой короны Андурела. Да, кожаная одежда, в которой ходят они с Бедиром — не в пример более практична и удобна. Если сюда войдет чужак, он, пожалуй, решит, что самый знатный здесь — Хаттим Сетийян… по крайней мере, пока они не заговорят. Тогда в голосе Дарра сразу появляется спокойствие и уверенность. А вот Хаттим…

Сейчас, однако, правитель Усть-Галича делал вид, будто всеми силами стремится быть заодно со всеми. Он был отменно вежлив и старательно избегал намеков на слепоту Кедрина, и уже не настаивал, что в переговорах с лесным народом нет никакого проку.

Кедрин слушал, не принимая особого участия в разговоре. В основном обсуждали, как подготовить войска к переговорам. Наступило время трапезы, и все его внимание было поглощено тем, как преодолеть связанные с этим затруднения. Он чувствовал запах жареной свинины и знал, что она уже положена ему на тарелку и нарезана мелкими кусочками. Однако поддеть ломтик кончиком ножа, чтобы поднести ко рту, оказалось нелегким делом. Он подозревал, что перепачкал жиром рубаху. Овощи вызывали не меньшие мучения. Находясь в подобном обществе, он не хотел без крайней надобности прибегать к посторонней помощи. По счастью, Бедир был слишком занят, доказывая что-то Хаттиму — а может быть, и самому Кедрину. В итоге юноша почти все время молчал. Лишь изредка, когда обращались лично к нему, он отвлекался, чтобы ответить. Когда трапеза закончилась, он вздохнул с облегчением. Наконец-то можно было извиниться и уйти.

Бедир проводил сына до его комнаты. Кедрину отвели покои под самой крышей одной из башен, с видом на каньон Идре. В этой комнате он чувствовал себя куда более уверенно.

Он распахнув дверь, и в лицо обжигающей волной пахнул жар от очага. Юноша подошел к окну и распахнул ставни, впуская облако ледяного зимнего воздуха. Он уже давно решил, что не станет себя баловать. Знакомство с этой комнатой и всей ее обстановкой стоило ему многочисленных синяков. Однако он день за днем шагал от одной стены до другой, пока не научился передвигаться в ней более или менее уверенно. Теперь, опираясь на оконную раму, он ловил ветер, и крошечные кристаллики льда покалывали кожу. Где-то внизу шумели воды великой реки. Кедрин представлял себе, как бегут наперегонки ее волны… жаль, что эта картина вызвана только памятью.

В комнате раздались звуки, и он обернулся. Бедир усаживался на стул и наполнял кубки, сначала один, потом другой. Захлопнув окно, Кедрин повернулся, подошел к ближайшему стулу и опустился на него. Эта маленькая победа вызывала у него настоящую гордость. Лишь одно омрачало ее: зрячий выполнил бы такое простое действие, даже не задумываясь.

— Это эвшан, — послышался голос Бедира, и Кедрин услышал, как отец подвигает ему кубок. — Думаю, пора поговорить.

Твердый металл коснулся губ. Кедрин почувствовал обжигающий вкус напитка и торопливо сделал большой глоток. Он не был уверен, что хочет обсуждать свои сокровенные чувства, но Бедир не оставил ему выбора.

— Ты любишь Уинетт?

Будь на месте Бедира кто-нибудь другой, Кедрин предпочел бы отделаться парой общих фраз. Но сейчас он не мог и не хотел кривить душой. Однако вопрос прозвучал так внезапно, что застал его врасплох. Юноша что-то промямлил и поспешно сделал еще глоток, желая скрыть смущение.

— Она Сестра и соблюдает обет безбрачия, — сказал он наконец. — Как ты выразился, «неприкасаемая».

— Знаю, — отозвался Бедир. — Но я тебя спросил не об этом. Ты ее любишь?

— Я… — Кедрин снова замялся, сглотнул и выпалил: — Да! И, клянусь Госпожой, ничего не могу с собой поделать. Я люблю ее.

Наконец эти слова были сказаны. Кедрин почувствовал себя так, словно сбросил с плеч тяжелый груз.

— Она отвечает взаимностью?

Этот вопрос оказался не столь легким. Кедрин даже не представлял, что сказать. Он не знал ответа. Между ними что-то происходило — это несомненно. Но в самом деле: разделяет ли она его чувства?

Он так и сказал.

— Так часто бывает, — проговорил отец. — Больному или калеке начинает казаться, будто он любит ту, которая его лечит. Причина проста: у них общая цель. Они много времени проводят вместе. И забота, которую проявляет Целительница, истолковывается неверно.

— Это совсем другое! — ощетинился Кедрин. — Уверен. То же самое я чувствовал, когда увидел Эшривель. Только… с Уинетт это намного сильнее. И ведь я почувствовал это до того, как ослеп! Я смотрел на нее — и думал: не будь она Сестрой…

— Но она Сестра.

— Она постоянно мне об этом напоминает. А я ничего не могу с собой поделать. Не думаю, что эти чувства возникли из-за того, что она за мной ухаживает. Разве что раньше, когда она первый раз меня лечила — когда я был ранен стрелой.

Правитель Тамура буркнул что-то неразборчивое. Затем кувшин звякнул о край кубка: Бедир подливал эвшана себе и сыну.

— Ты бы хотел, чтобы она сняла с себя обет? — спросил он.

— Ты спрашиваешь, чего я хочу от нее? Хочу ли я добиться от нее такого шага? Если бы я мог!.. Но это невозможно.

Он не мог видеть печальную улыбку отца, но почувствовал, как рука Бедира стиснула его плечо, потом пальцы почти разжались. Кедрин широко улыбнулся.