Темные сестры - Ольга Пашнина Страница 12

– Детектив? – не поняла я.

Повернулась к Герберту в надежде на объяснения, но он понимал не больше меня. Зато явно знал Портера: они крепко пожали друг другу руки.

– Где вы были сегодня ночью? – спросил детектив.

– Ночевала у друга.

– А ваши сестры?

– Кимберли со мной, она осталась у подруги, Диналии Уолдер, а Кайла находится под арестом. А что случилось, кто все эти люди и с каких пор проникновениями занимаются детективы?

Мы все повернулись на звук открывшихся дверей. А через пару секунд я увидела, как двое стражников выносят носилки, на которых лежит тело, накрытое простыней.

– Что… – На вопрос не хватило дыхания.

Я подскочила к носилкам, и Герберт чудом ухватил меня за руку, не давая сбросить простыню.

– Леди Кордеро, не стоит, тело – улика, – предостерег меня детектив.

– Нина? – только и спросила я.

Портер покачал головой.

– Хейвен О’Ши. Сегодня ночью ее убили в вашем доме, и я, леди Кордеро, намерен выяснить, кто именно.

Пять лет назад

Когда отец злился, то становился будто бы подтянутее. В глазах загорался нехороший огонек, а голос словно опускался на пару тонов ниже.

И еще у него были две любимые фразы: «Не позорь семью» и «Это мое последнее слово».

Вторую он говорил настолько часто, что после иных скандалов я набиралась смелости и мечтала, что когда-нибудь это действительно станет его последним словом. Потом, конечно, корила себя. Но чем старше становилась, тем сложнее было заставлять непрошеные мысли исчезнуть. Больше всего я боялась, что они навсегда поселятся в моей голове.

Это случилось, когда я впервые услышала две любимые папины фразы в одном предложении. Звучало оно так:

– Кортни, не позорь семью, ты едешь, и это мое последнее слово.

Это было сказано таким тоном, что я сразу поняла: вставлю хоть слово против – остаток выходных проведу взаперти, и неизвестно, будут ли меня хотя бы кормить.

Я любила выходные в домике у озера, но лишь тогда, когда никого, кроме отца, Кристалл и сестер, там больше не было. В этот раз планировалась большая вечеринка, присутствовать на которой мне не хотелось. Перечить отцу было самоубийством, но я любила рисковать. Без экзамена по истории мне не поступить в колледж, а историю я знала из рук вон плохо.

Папе было плевать.

– Собери свои вещи, – велел он. – Я хочу, чтобы через час вы все были готовы.

Он тут же потерял ко мне интерес, но внутри уже кипела ярость. Я не отличалась эмоциональностью и давно научилась с холодной головой воспринимать все, что говорит отец, но иногда все же срывалась. И хоть такие срывы кончались плачевно, мне почему-то становилось легче.

– А в экзамене по истории, – медленно произнесла я, – будут вопросы о нашем домике у озера?

Сразу же стало ясно, что фраза была лишней. Повисла нехорошая тишина, предшествующая буре. Отец поднялся, совершенно спокойно и даже аккуратно отодвинул стул, чтобы не поцарапать дорогой паркет.

А потом долго (а точнее – мне показалось, что предосудительно долго) всматривался в мое лицо. Отодвинул со щеки локоны, выбившиеся из хвоста. В таких случаях следовало опустить голову и устремить взгляд в пол, но… я голову подняла. И даже чуть улыбнулась, встретившись взглядом с потемневшими глазами отца.

Щеку обожгла боль, а удар был такой силы, что я не удержалась на ногах. В зеркале напротив я могла видеть отражение отца. Он был совершенно спокоен.

Одновременно с этим дверь приоткрылась, явив Герберта. Он если и удивился, то не подал виду. Я поднялась.

– Собирайся, – бросил мне отец, давая понять, что вот это – точно его последнее слово.

Я позволила себе улыбку, проходя мимо Герберта. В суде он, может, и хорош, но этому юристу еще учиться и учиться выдержке у нас, дочерей Карла Кордеро.