Новая Орда - Андрей Посняков Страница 12

Показалось, мелькнула по двору чья-то быстрая крадущаяся тень. И главное – что подозрительно-то: если ты здешний – так зачем тебе красться? А если обозный – тем более. У ворот стража выставлена, мало ль, с улицы кто зайдет с намерениями нехорошими – чегой-то украсть, так этот – кто крался – как раз к воротам бросился… Не знает, что там стража? Ну, так словят сейчас, шум поднимут.

Горшеня прислушался: однако же – никакого шума. Наоборот, вроде как посмеялся кто-то… этак задребезжал по-козлиному:

– Дак я и говорю – весело, ексель-моксель!

Тимоха Карась?! Ексель-моксель – его присловье, больше никто так в обозе не говорил. К воротам пошел – просто так, с караульщиками позубоскалить? А почему ж тогда таился – от кого? Явно ведь таился, оглядывался, да вот Горшеню и не приметил – костерок-то притух. Значит, от своих прятался – от Копытова? Что-то такое затеял ушлый приказчик, небось собрался имущество обозное на сторону продать – сейчас вот в ворота шмыгнет, и… Или захотел очередную пакость строптивому плотнику учудить? Может, и так – тогда во все глаза следить-смотреть надобно!

Таясь за шатрами, Горшеня подкрался к воротам, насколько мог, близко, всмотрелся, прислушался – Тимоха о чем-то лениво болтал со стражниками, их беседа иногда прерывалась смехом, не особо сильным, так, похоже, больше из вежливости. Не спешил никуда приказчик, трепал языком да иногда на ворота – зырк-зырк – посматривал, видать, поджидал кого-то. Или времечко выжидал – чтоб какую-нибудь пакость сделать – дышла ножичком поковырять или еще чего нехорошего по плотницкому делу сотворить.

Подумав так, плотник тоже решил подождать, благо спешить-то было некуда, завтра еще в поход выступить не собирались, Корытов сказал, что дня два, а то и три «посольство» в Казани прогужуется – точно.

И снова от ворот послышался смех, а потом чей-то голос что-то прокричал по-татарски… Ага! Вот еще на постоялый двор какие-то гости пришли – на ночь-то глядя. Подозрительно! Хотя с другой стороны – чего подозрительного-то? Когда еще в караван-сарай завернуть, как не ночью?

Вошедшие, впрочем, не очень-то походили на купцов, скорей, на местных мелких бояр или детей боярских – в свете горевшего у ворот костерка хорошо были видны богатые стеганые халаты и привешенные к поясам кинжалы в дорогих золоченых ножнах. Держались гости – а было-то их всего трое – весьма дружелюбно и вообще поведением своим напоминали припозднившихся гуляк – хохотали, пошатывались, то и дело хлопали друг друга по плечам и переходили на русский – видать, специально для обозников:

– Э, Эрчин-бек, ты ж говорил – в майхоне Ильчигана Иранца до утра гулеванить будем, а вот поди ж!

– Да кто ж знал, что у иранца нынче поминки? – оправдывался Эрчин-бек – жилистый красномордый татарин с вислыми усиками и длинной узкой бородой. – Да их, огнепоклонников, не поймешь!

– Хорошо хоть про этот караван-сарай вспомнили, – примиряюще произнес третий татарин – толстяк в изысканного вида тюрбане, украшенном серебряными цепочками.

Первый – широкоплечий, с квадратным подбородком и хрипливым голосом – упрямо набычился:

– Вот уж не знаю, сыщется ли у Каима-баши вино?

Каим-баши – так, как помнил Горшеня, звали хозяина постоялого двора, что же касаемо майхоны – то так в ордынских (и не только в ордынских, а и вообще в магометанских) городах именовались питейные заведения, дабы не оскорблять своим присутствием правоверных, обычно расположенные на окраине, в каких-нибудь трущобах-мархобат. И держали эти заведения, конечно же, не поклонники Магомета, а чаще всего огнепоклонники, католики да и православные даже.

– У достопочтенного Каима-баши всяко вино сыщется, – как-то слишком поспешно успокоил гуляк Тимоха Карась. – Идемте, я вас к нему провожу. Не, не, он не спит еще, а мне вот как раз выпить не с кем, ексель-моксель.

Скрывающийся в тени шатра плотник удивленно покачал головой – вот интересно, какое дело приказчику до заблудших ночных пьяниц, с чего б это он им помогает – к хозяину караван-сарая ведет и вообще, не слишком ли он с этими чужаками любезен? Может, от того Карасю какая-нибудь корысть имеется?

А и имеется – так что? Какое дело Горшене до чужой корысти? Главное, чтоб самому пакость не сделали, а корысть… что ж. Спать давно пора уже, нечего тут стоять, подглядывать за ушлым приказчиком!

И все же любопытство пересилило. Тем более что ночные гости в дом не пошли, а завернули… в Тимохину кибитку, стоявшую отдельно от остальных обозников, у дальних амбаров. Интересненько!

Дождавшись, когда все четверо скроются под пологом, Горшеня ужом прошмыгнул к саням и затаился. Из кибитки донеслись глуховатые голоса, достаточно громкие, чтоб хорошо разобрать каждое слово – так бывает, когда находишься в палатке или шатре; люди обычно забывают, что стены-то – тряпичные и каждое словечко снаружи слыхать.

– Да, да, уважаемый бек, мы по Итиль-реке и дальше пойдем… Да, триста конных воинов… и еще примерно столько же… ну, чуть больше.

– Считай около тысячи – минг, – подвел итог хрипливый голос. – А у нас – три, плюс пятьсот сабель Ильчана-хаджи.

– Эх, жаль, лед! Была б чистая вода, корабли бы вышли… Эх.

– Не переживай, уважаемый Эрчин-бек, что ты! И так всех возьмем – на льду, меж утесами. Пушками крайние повозки разобьем – потом стрелы… а уж затем – все наше будет!

– Вы меня только не прибейте в горячке, ексель-моксель! А то знаю я, как бывает.

– Не прибьем, Тимоха-бек, не думай, – успокоил хрипливый. – Ты нам еще пригодишься, дела-то у нас с тобой – взаимовыгодные. Иль мы тебе в прошлый раз мало заплатили?

– Да нет, заплатили изрядно. И все ж, ексель-моксель, боязно как-то. Вдруг шальная стрела… или сабля?

– А ты ленту синюю к рукаву привяжи… и людям своим – тоже.

Предательство! Тут явно затевалось предательство, и самый главный предатель – приказчик Тимоха Карась! Как же таких в посольство-то взяли? Их не проверяли, что ли? Так московские – чего им своих проверять, понабрали, кого попало. Нет, ну Тимоха, ну и змей. Доложить! Доложить обо всем надобно. Три тысячи сабель… три тысячи с половиной. Еще и пушки, и лучники… Ой, несдобровать посольству, несдобровать.

– Три тысячи? – не поверив, переспросил Егор.

– И еще пять сотен, – сказал Горшеня, искоса поглядывая на высокого, стриженного «под горшок» парня, которого молодой заозерский князь представил как свою «правую руку».

– Меж утесами вполне могут напасть, – задумчиво покусав длинный ус, кивнул стриженый. – Дальше по Итиль-реке есть удобные местечки.

Вожников закрыл глаза, представляя, словно бы наяву, как все будет: вот едет себе спокойно обоз, растянулись по льду сани, потихонечку подтягивающиеся на теснину, промеж утесами – тут вдруг резко: бабах! Пушка. Один выстрел, другой – и все, в засаде обоз, первые сани в куски, последние, громыхают яростно вражеские пушки, а сверху, с утесов, тучей летят разящие стрелы.