Истинная поневоле - Марина Эльденберт Страница 12

Я всегда была оптимисткой, но сейчас, видимо, мой оптимизм сломался. Даже представлять не хочу, что такое волчий ринг, и как будет происходить бой. Хотя это сделать несложно.

— Я выиграю.

— Он не обычный вервольф, Доминик.

— Он полукровка.

— Нет, дети имани — они как суперволки! Ты же видел, какие у него глаза. Такой будет и наша дочь.

— Даже не сомневаюсь в том, что наш сын родится сильным и могущественным волком.

Я ударяю его по плечу. Вряд ли больно, но мне просто необходимо выплеснуть напряжение.

— С тобой бесполезно спорить!

— Я уже давно тебе об этом говорю. Он ушел, так что мы можем идти.

Только на крыльце магазина вспоминаю, что я ничего не объяснила Рэбел. В последнее время рассеянность — мое второе имя. Но неудивительно, сейчас все мои мысли заняты совершенно другим!

— Доминик, когда будет ваш бой?

— Это неважно.

— Нет, важно, — останавливаюсь я прямо посреди улицы. — Помнишь, мне нельзя нервничать или раздражаться. А я буду раздражаться, если не получу ответы на свои простые вопросы!

Доминик смотрит на меня так, будто готов придушить на месте, но спустя долгую минуту отвечает:

— На встрече с Кампалой.

Так скоро?

И отговаривать его бессмысленно. Мне должно быть плевать, но мне не плевать. Наоборот, сердце сжимается от дурного предчувствия. А потом сжимаюсь я вся.

Когда делаю шаг к его машине, и низ живота простреливает болью.

Боль такая, что я не могу сдвинуться с места, и у меня вырывается:

— Ай!

Громкий такой «Ай», хотя хватило бы и тихого: Доминик в секунду оказывается рядом и подхватывает меня, не позволяя осесть на тротуар.

— Что такое?

— Малышка, — цежу я и морщусь от новой мучительной волны, теперь отдающей в поясницу. — Ай!

Доминик резко бледнеет.

— Видимо, доктор Милтон был прав, — выдыхаю. — Мне противопоказан стресс.

— Шарлин, если ты решила меня напугать, сейчас самое время признаться, — рычит вервольф.

А мне хочется ему врезать. Если бы любое движение не приносило мне столько мучения, точно бы врезала!

— Ты не альфа, ты идиот! Я таким шутить не стану!

— Великие предки, — шепчет он, осторожно поднимая меня и с ноги открывая дверь магазина.

Представляю, как это выглядит для посетителей. Но новый спазм вычеркивает из сознания остальные мысли.

— Вызови доктора Милтона, — приказывает Доминик, видимо, одному из вервольфов. — Сюда. Как можно скорее. И закрой магазин.

Меня укладывают прямо поверх стеклянных столов с книгами, с которых я пытаюсь сползти. Безуспешно, потому что Доминик тут же возвращает меня на место.

— Они же треснут, — говорю я.

— Ничего не треснет. Тебе нужно лежать.

С последним я согласна, потому что любое даже самое незначительное движение заставляет выгибаться от боли и крепко сжимать зубы, сдерживая стоны. Я даже на бок не могу перевернуться, чтобы при этом не заорать.

— Что происходит? — надо мной склоняется Рэбел.

— Это из-за ребенка, — объясняет Доминик, подкладывая под мою голову свернутый плед. — Потому что он мой.

— Потому что ты вервольф?

— Да, еще и альфа.

Меня снова всю скручивает изнутри и накрывает страхом. Липким, жадным, затягивающим меня в беспросветную темноту. Несмотря на то, что моя малышка пришла ко мне неожиданно. Несмотря на то, что не все гладко в моей жизни и в отношениях с ее отцом. Несмотря ни на что, я всем сердцем хотела ее.

— Я не хочу ее потерять, — всхлипываю я, и чувствую, как по щекам струятся слезы.

Потому что сейчас мне страшно как никогда.

— Не потеряешь, Чарли. — Рэбел гладит меня по волосам. — Детка, дыши глубоко. Вот так. Ты справишься. Твоя малышка появится на свет, когда нужно.

— Шарлин, — говорит Доминик, и я вижу его лицо через пелену слез. — Ты сама сегодня заявила, что ты имани, значит, сможешь выносить моего сына.

— А если не смогу?

— Сможешь. Ты же альфа. Моя маленькая альфа.

Его голос звучит уверенно, и в то же время нежно, что я перестаю рыдать и прошу:

— Сделай так, как ты делал.

— Что? — хмурится он.

— Как ты делал, когда приходил Хантер.

— Но я ничего не делал.

— Тогда просто обними меня.

Больше объяснять не приходится, Доминик прижимает меня к себе, и я снова оказываюсь под его защитой. Мы с малышкой оказываемся. Это удивительное чувство, мне тепло и уютно. И даже следующий спазм не такой яркий.

Доминик укачивает меня, как ребенка, и боль постепенно сходит на нет. Низ живота по-прежнему тянет, но по сравнению с тем, что было, это ерунда. И все же Доминик не отпускает меня до самого приезда доктора Милтона. Только потом неохотно размыкает объятия и отступает в сторону.

Доктор снова меня осматривает, судя по привезенной им технике, которая сначала представилась мне двумя чемоданами, он захватил с собой маленькую лабораторию.

— Сейчас все хорошо, — обнадеживает Милтон. — Кризис миновал, но это именно то, о чем я вас предупреждал. Чрезмерная физическая или психическая нагрузка может спровоцировать выкидыш.

— Что значит чрезмерная? — интересуюсь я, стараясь сдержать рвущееся наружу раздражение. — Я сегодня вообще не напрягалась. Невозможно же вовсе не нервничать и не волноваться?

Он поворачивается к Доминику:

— А это уже вопрос к вам, альфа Экрот.

— Я позабочусь о том, чтобы она не нервничала.

Мне хочется закатить глаза, потому что я узнаю этот тон. Наверняка, готов немедленно посадить меня под колпак. Но я-то знаю, что дело не в идеальных условиях, а во мне самой. Это мне нужно взять под контроль собственные чувства и думать прежде всего о малышке. Иначе какая из меня мать? Поэтому я поглаживаю живот и мысленно прошу у нее прощения.

Доктор собирает свои чемоданчики и уезжает.

— На сегодня твой рабочий день закончился, Шарлин, — включает строгого альфу Доминик. Хорошо хоть не приказывает закрыть магазин.

— Да, тебе нужно отдыхать, Чарли, — вклинивается Рэбел. — Насчет магазина можешь не переживать — я справлюсь. У меня теперь есть мальчики, а скоро придет Лола.

— Что мне остается, если вы и так все за меня решили?

Я ворчу больше для вида, потому что после этого чудовищного приступа мне больше всего на свете хочется покушать и поспать. К счастью, мне разрешили стоять и ходить, поэтому я сажусь.