Алмаз. Апокриф от московских - Татьяна Ставицкая Страница 12

В мае лечебница жужжала растревоженным ульем. Напряженное лицо главы комиссии по сохранности Общества – Параклисиарха, бывшего некогда, еще до расправной палаты, мастером заплечных дел, не сулило ничего хорошего. Присутствующим стало совершенно очевидно, что сохранность Общества опять оказалось под угрозой. Но с какой стороны на сей раз набегают тучи, московские пока не догадывались. Каждый был занят своим делом, и только Малюта по долгу службы отслеживал обстановку.

Первым с вполне оптимистичным докладом выступил граф Сен-Жермен:

– В то время когда все жалуются на застой торговых дел и отсутствие денег, столичные клубы заканчивают год, благодаря игре в карты, с изрядным барышом. Доходы клубов колеблются от тридцати тысяч рублей (Благородное собрание) до пятидесяти (Железнодорожный клуб).

Но радость членов Общества нетрадиционных потребителей померкла, когда слово взял Параклисиарх – бывший защитник и утешитель Иоанна Грозного – Малюта Скуратов, состоящий ныне при Обществе в той же охранной должности.

– Господа! Лондонские что-то затевают. Нам стало известно из компетентных источников, что в Лондоне сейчас проходит Третий съезд РСДРП. Как это мы два предыдущих прошляпили?

Ни одно из произнесенных Параклисиархом слов, кроме «лондонские» и «Лондон», никак не обеспокоило присутствующих. Ни рычащая аббревиатура, ни порядковый номер ее съезда. Никто из собравшихся тогда и представить не мог, что порядковыми номерами съездов будет очень скоро исчисляться история этого города и его плоти.

– А чего все молчат? Я один не в курсе? – насторожился Бомелий. – Ладно, я попозорюсь: спрошу… Это что еще за напасть? Что за эрэсдээрпэ? – сварливо осведомился он у Малюты, оторвавшись от исключительно важного занятия – составления омолаживающей микстуры.

– РСДРП – это партия новых потребителей, господа. Очередные соискатели кормушки. Хотят скинуть нынешних и потреблять их элитный продукт, – ответил Параклисиарх. – Потравимся к чертям собачьим…

– С чего это – потравимся, если они элитный продукт потреблять станут? – удивился Фофудьин.

– Шутить изволите? Плоть становится пригодной к употреблению через три поколения правильного кормления. Кровь обновляется почти так же долго, как возделывается английский газон.

– И что предлагаете?

– Срочно заняться изготовлением консервов из тех, что есть. Пока не разбежались по заграницам. Запасаемся сгущенкой впрок. Грядут тяжелые времена, господа!

– Лондонским-то это зачем? – недоумевал ответственный секретарь.

– Я полагаю, – отвечал Малюта, – что дело в неудовлетворенных амбициях: мятежный поп Фома Беккет сел на своего конька. Учит их конституции. У себя не удалось внедрить, так теперь нам подсовывает. Опыты он на Москве ставить вздумал! Нашел себе виварий!..

Лондонское сообщество нетрадиционных потребителей было пожизненным бедствием московских ввиду досадного гастрономического интереса к московской плоти. Особенно раздражало московских то обстоятельство, что лондонские имели абсорбент, позволявший им пить юшку московской плоти. Черт знает где они его раздобыли! Но бесконечные набеги лондонских приводили к многочисленным подковерным войнам двух сообществ.

Уар вернулся в свой особняк расстроенным, с нарастающей с каждой минутой головной болью. Сбросив тренчкот – пока еще единственный в Москве, он собрался было погрузиться в исследование последних лондонских мод, размышляя о странной тяге к одежде врага. Ведь что есть тот же тренчкот, как не обмундирование британских солдат, созданное в начале века Томасом Барберри? А вот поди ж ты – зацепил. Для царевича не было секретом, что одежду врага элита носила во все времена. Он знал немало тому примеров, ставших результатом его изысканий. В 1192 году султан Саладин послал графу Генриху де Шампань великолепную тунику и тюрбан. «Знаете ли вы, – писал ему граф, – что ваши платья и тюрбаны далеко не так ненавистны здесь. Конечно, я буду носить ваши подарки. Император Бодуэн Первый уже подал пример и при въезде в Иерусалим был одет в тканый золотой бурнус». Знакомство с высококультурным Востоком во время продолжавшихся двести лет крестовых походов, с его обычаями и товарами, развитие торговых связей открыли новый период в истории культуры Европы. Франкские женщины не замедлили последовать примеру государей и восприняли барберийские моды. Войска крестоносцев надели поверх быстро нагревающихся на солнце кольчужных доспехов прямое полотнище ткани, спасавшее от палящих лучей; подсмотрели у своих восточных врагов эмблематику и орнаментику, перенесли ее на свои щиты, а затем и на одежду и тем самым утвердили начало европейской геральдики. А уж в Москве-то!.. Он сам прекрасно помнил, с каким удовольствием сменил когда-то французский шелковый, богато декорированный жемчугом и каменьями кафтан на вражеский лондонский сюртук из мягкой шерсти. А уж как плоть стала падка на все французское после нашествия – и говорить нечего. В этой связи Уар теперь опасался, впрочем, чего уж скрывать, – с интересом ждал появления в бальных залах японского кимоно. Живое воображение услужливо рисовало ему пышнотелых господ соотечественников обоего пола, восседающих за столом в этих самых кимоно и поедающих молочных поросят, фаршированных гречневой кашей.

Размышляя о милых его сердцу материях, царевич прошел в глубь апартаментов и вдруг расслышал доносившийся из спальни Анастасии низкий мужской голос, в котором звучали такие несвойственные ему самому решимость и напор.

– Уберите руки. Я сам. Смотрите на меня. Не трогайте. Я сам. Вот так вам нравится? Нравится? А вот так? Мы можем попробовать еще что-нибудь… Молчите, не говорите ничего… Вам же хорошо… А сейчас будет еще лучше!

Уар замер на месте. Живо представив, что происходит в спальне, он не находил в себе воли и сил на что-то решиться. Если он застанет их, то потеряет Анастасию навсегда. Увидеть и простить? И как потом с этим жить? Постыдно бежать от очевидного? А после делать вид, что ничего не было? Невозможно… В сердце вошел шип, и нет никаких сил жить с ним. Выдернуть одним рывком, залить все кровью… Кровь превратится в клюквенный сок и забродит… Или забродит кровь в нем самом и прокиснет в одночасье. Мысли его путались. Рвануть дверь… вломиться в спальню и…