Дар Монолита - Сергей Клочков Страница 12

* * *

Что-то было не так…

После того как Координатор прочитал лекцию за тем самым утренним чаем, с нами произошло нечто нехорошее, чему я пока не находил объяснения, ну, или уже не хотел находить.

Прошло больше недели, как я не видел Хип. Нет, мы встречались утром и вечером, кивали, словно люди, которые познакомились во время дальней поездке в купе, и, не пытаясь заговорить, просто расходились, даже не глядя друг на друга. В душе появилась странная пустота, полная апатия — я уже не раз ловил себя на том, что часами мог лежать где-нибудь на опушке леса, закрыв глаза и просто потеряв все мысли, чувства, желания, отчего терялось даже чувство времени. Ощущение близкого покоя, которое представлялось мне почему-то совершенной пустотой, небытием, полным отсутствием меня самого, совсем не пугало. Я относился к этому пониманию спокойно, без радости или сожаления. Иногда во время бесцельных блужданий по лесу мне встречалась Хип — она обычно сидела, прислонившись спиной к стволу дерева, или лежала в траве, глядя в небо странно тусклыми, неподвижными глазами.

Я был мертв. И, что бы ни говорил Прохоров о том, что мыслить — значит существовать, и что мы благодаря Монолиту, заданию Доктора, Пенке живем, пусть и на соседней «страничке» бытия, я все равно не верил ему. Возможно, и потому, что взгляд бывшего ученого был совершенно пустым, тусклым, словно бездарно нарисованным. Как, в общем, и у меня.

Мир, в котором мы оказались, тоже не был похож на живой, настоящий. В нем все казалось слишком спокойным, тихим, даже печальным. Лес, медленно, плавно текущая река с удивительно чистой, прозрачной водой, роса на траве, широкий зеленый луг, и над всем этим — бездонная лазурь неба, на котором я никогда не видел солнца и облаков. К вечеру синева темнела почти до черноты, причем в небе всякий раз загоралась всего одна крошечная звездочка, утром на востоке, если это был, конечно, именно восток, разгоралась серебристая заря. В эти утренние часы на небосводе начинали играть сполохи белого света, широкие занавеси северного сияния, тянувшиеся в зенит, в темно-синюю бездну неба, но потом быстро светало, и я опять уходил на берег реки.

В этом мире мы были не одни… точнее, не всегда одни. Несколько раз я видел, как у опушки соседнего леса появлялись люди. Когда поодиночке, когда группами, они спокойно брели к речному берегу или исчезали в лесу. Люди были очень похожи на сталкеров — защитные комбинезоны, зачастую окровавленные, обожженные, кожаные куртки характерного бежевого цвета, помятые, в пятнах рюкзаки. Похожи на бродяг Зоны, да… только ходили они совсем не так, как сталкерам положено, а спокойно, неторопливо, не глядя под ноги, не оборачиваясь на окрик. А я непостижимым образом чувствовал, что это Монолит, что именно он вмешался, он не позволяет просто уснуть, а зовет куда-то. Мне казалось, что весь этот полумертвый, спокойный мир не существует сам по себе — всюду мне мерещился дрожащий, переливчатый блеск Камня, его лазоревый отсвет.

Еще одно утро… просто подняться с лежанки, так и не поняв, спал ли ты эту ночь, или просто пролежал с закрытыми глазами, не замечая времени. В этом мире, этой «грани» совсем не было сновидений — я просто проваливался в темноту каждый вечер и каждое утро выныривал из нее, как-то разом, без полутонов переходя к бодрствованию. Хип, обычно просыпавшаяся раньше, уже ушла — пару раз я видел, как она пробуждалась, некоторое время лежала с открытыми глазами, после чего неслышно надевала «Кольчугу» и очень тихо уходила. Мы уже давно не прикасались друг к другу, почти не разговаривали, поэтому я не задерживал ее. Похоже, что наша смерть и в самом деле разлучала нас, как об этом говорилось в каких-то полузабытых, далеких не то сказках, не то клятвах… нам просто не хотелось ни о чем говорить.

Я еще помнил Зону. Помнил наши совместные ходки. Координатор настойчиво повторял, что нужно не только помнить, но и обязательно восстановить все привычки, личные обычаи, увлечения. Он звал с собой на рыбалку, подсовывал книги, для Хип откуда-то добыл несколько платьев, но… мне все это казалось обычной постановкой, эрзацем жизни, а Хип даже не прикоснулась к оставленным на кушетке нарядам, хотя, я точно это помню, всегда была неравнодушна к красивым вещам. Мое требование — узнать, как именно все произошло тогда у заброшенного хутора, — Координатор упорно не желал выполнить. Стажер… теперь уже бывший стажер тоже спрашивала об этом, но Прохоров или отмалчивался, или отводил взгляд.

Как ни странно, в том, что искусственные воспоминания были нам наведены сразу после смерти, я даже не усомнился. Слишком уж невероятно было выжить двум сталкерам в схватке с боевой четверкой «Долга», ведомой опытным командиром. Шансы рядовых бродяг, не боевиков даже, а искателей-одиночек, против такой группы были мизерны. О чем я думал тогда, пытаясь прикрыть отход Хип и Пенки? Рассчитывал на удачу? Глупо… одна «сайга» против четырех автоматов считай что пшик, тем более «долганы» воевать умеют, факт, через одного в прошлом опытные вояки, в каких только точках не побывавшие. Да и «Монолит» со «Свободой» недалеко, не дадут растерять опыт — бои местного значения почти не утихают, редко на Армейских без канонады обходится, отчего одиночки — редкие гости в тех местах. Ну, и на что ты рассчитывал, Лунь? Что один задержишь четырех «долговцев»? Что, героически погибнув в первые же пять минут боя, позволишь уйти Хип и Пенке? Что покойный ныне долговец Бер отпустил бы девчонку из «Свободы» и мутанта? Как говорит Лихо — «щща, и ззз, пока не надоест». Да и неужели ты всерьез думал, что Хип, услышав выстрелы, действительно уйдет?

Я мог поручиться, что начало перестрелки было настоящим… да, факт, помню и желваки на скулах Бера, и короткий приказ «вали его», грохот автоматов… помню. И как полетела клубами штукатурка, вынесло пулями гнилые рамы и с подоконников полетела щепа — тоже… как стрелял сам, не высовываясь, наугад, как что-то горячо клюнуло руку — да, было, точно было…

Крик Хип — «За Че! Свободу не остановить!» — звонко и яростно… почти весело. И выстрелы — ее «сайга», и опять автоматы… опять… частой, трескучей скороговоркой уже по ней, Хип, и я, больше не скрываясь, поднимаюсь в оконный проем, почти в упор расстреливаю одного из «долговцев»… а дальше… дальше…

Дальше воспоминания другие. Странные. Не мои. Между образами того, что, казалось бы, я помнил сам, того, что было на самом деле, медленно и неохотно вылезают обрывки совсем других образов… багровых, страшных. Как в грудь, живот, плечи туго ударили раскаленные шипы, вытолкнув из легких весь воздух, и вдохнуть больше не получалось, потому что кошмарно больно в груди и боку, все горит, а свет уходит в глубокий черный тоннель. И не просто больно, но и еще очень по-звериному страшно оттого, что в горле клокочет густая соленая жидкость, от которой невозможно дышать… истошный крик Хип… да, я вспомнил, как она кричала. Помню последние гулкие выстрелы «сайги», треск автомата, тихий стон… и глаза уже не видят, но чувствую, что Хип рядом, вот она зачем-то падает на меня, прижимает к полу, вздрагивая от выстрелов, ее громкий крик «Лунь» становится длинным стоном и шепотом. И голос Пенки: «Бояться теперь не надо. Иди. Я веду. Должны дойти. Идем». «Лунь ушел первым. Хип ранена. Ушла сама, за ним. Не нужно было. Теперь трудно вести двух. Трудно. Надо забывать. Ты забывай».