Путь к золотым дарам - Дмитрий Баринов Страница 11

— В нашем царстве всем есть место: и словенам-венедам, и сарматам-языгам, и для вас оно будет... — каким-то отчаянным голосом заговорил вдруг Гвидо.

— Венедам — в соляной калюже, а росам — при них надсмотрщиками?

Цернориг с сожалением взглянул на расколотое дерево:

— Какое царство мы могли бы создать! Могучее, как этот дуб... если бы он мог срастись. Друид! Волхв! Кто из вас сотворит такое чудо?

— Никакие чары не прибавят глупцу ума, — зло буркнул Морвран.

— Если сам Перун рассёк дуб — значит, под ним чёрт прятался, — сказал Вышата.

Великое царство всё равно создаст... один из нас! — резко бросил царь бастарнов и, развернув колесницу, погнал коней на запад.

Следом поскакал царевич, бросив прощальный взгляд на золотоволосого, как он сам, царя. Он, Гвидо, добудет себе славу. Только не в походе с Солнце-Царём, а в бою с ним. Но кто может победить Солнце? Боги мрака, которых вызывает Морвран и его воронье в чёрных плащах?

В круглой, похожей на глубокое блюдо долине, заросшей вербами, камышами и осокой, таились истоки Збруча. И там же за завесой тумана скрывалась окружённая бастарнами рать словен и дреговичей. Или их изрубленные, втоптанные в болото трупы? Этого не могло открыть даже духовное зрение Вышаты и двух волхвинь, наткнувшееся на колдовской туман, напущенный друидами. А между долиной и ратью Ардагаста уже стояло в боевом порядке войско Царя-Оленя.

Посредине выстроились германским клином-свиньёй коренные бастарны. Высокие, крепкие, в кольчугах и рогатых шлемах, с копьями, мечами и длинными щитами. Панцирей — ни у кого. Надевать их гордые кельты считали трусостью. Только лёгкая кольчуга (говорят, кельты её и придумали) и шлем не позорят мужа. Почётно же прикрываться лишь собственным мужеством и воинским умением. Слева и справа от бастарнов — словене и даки с копьями, щитами и топорами. Эти доспехов не носили не из гордости, а от бедности, не имели и отчаянной храбрости кельтов, зато отличались терпеливой стойкостью. Оба крыла пеших прикрывали всадники — те же самые даки, вооружённые кривыми мечами.

Погодите, а где же знаменитые кельтские колесницы? Всего полдюжины, и пристроились где-то на левом крыле. Правда, среди них и сверкающая серебром царская колесница, и сам Цернориг на ней сияет оленьерогим шлемом с орлом. А языги куда делись? Их же на Днестре целое племя, не ушедшее с остальными за Карпаты. Чтобы Цернориг пошёл на сарматов без сарматов? Не там ли, в туманной котловине, прячутся и колесницы, и языги? Значит, нельзя бросать в бой всю конницу. Царская дружина останется позади. Заодно и дружина Андака с Саузард — на их стойкость лучше не надеяться.

На знамёнах бастарнов были вышиты кабаны. И такие же кабаны — могучие, с яростно торчащей щетиной красовались, отлитые из бронзы, на древках знамён, шлемах, щитах, кабаньими головами кончались боевые трубы. «Свиное стадо на нас выбежало!» — смеялись росы. Всем были памятны «кабаны» — людоедская дружина Гимбута голядского с белыми головами вепрей на чёрных кафтанах. Ох и тянет иных воителей сделаться скотами, да непременно сильными! Чтобы топтать всё и всех и не думать зачем...

Заревели кабаньеголовые трубы — словно вепри вдруг обрели бычьи голоса. На ярко-красной колеснице, запряжённой парой рыжих коней, вылетел вперёд высокий воин с огненно-рыжими волосами и пышными вислыми усами. Его великолепное мускулистое тело не прикрывало ничего — только красный плащ свободно реял за плечами да золотая гривна блестела на шее. Кроме него и возницы, в колеснице были ещё два оруженосца. Вот он взбежал на ярмо колесницы, бросил и поймал копьё на скаку.

Росы — венеды и сарматы — этим живым пламенем, однако, не восхищались, а возмущённо плевались: это ж не Купальская ночь и не баня, чтобы мужику заголяться, а ратное поле! Остановив колесницу на полпути между двумя ратями, огненный кельт зычно возгласил:

— Я Эбур Круайх, Кровавый Вепрь, сильнейший боец среди бастарнов. Я вызываю на бой вашего царя, если он сильнейший среди росов, если же нет, то пусть выйдет самый сильный из вас!

Словене, ещё недавно знавшие этого воителя в своём селе над Збручем совсем под другими именем, подбадривали его криками. Ох и задаст сейчас сородич ордынцу!

Вишвамитра и Сигвульф уже готовы были оба выехать навстречу нахвальщику, но их вдруг решительно остановил Хор-алдар и громко произнёс:

— Я Сахут, прозванный Солнечным Князем. Я обещал на собрании росов, что всякий мужчина, который посмеет вызвать царя на бой, будет биться сначала со мной.

Бастарн потряс зазубренным копьём:

— Попробуй! Клянусь Таранисом-Громовержцем, я выпущу тебе кишки этим копьём, а голову отрежу и принесу Кромму Круайху, и тебя не спасёт всё железо, какое ты по обычаю трусов нацепил на себя.

На Хор-алдаре был крепкий, но удобный чешуйчатый панцирь и остроконечный шлем. На угрозу и похвальбу князь не стал отвечать, а лишь усмехнулся в длинные соломенные усы, перехватил поудобнее копьё и издал сарматский клич «Мара!» — «Смерть!». В ответ бастарн, поднеся ко рту край щита, взревел медведем. Всадник и колесничий помчались навстречу друг другу. Эбур Круайх метнул копьё, более короткое, чем у сармата, но зазубренный наконечник застрял между чешуек панциря. Тем временем длинный, способный насквозь пробить человека в панцире наконечник сарматского копья расщепил вверху щит бастарна и застрял в нём. Отбросив щит, Кровавый Вепрь схватил своё копьё за нижний конец, потянул — и сармат, гремя доспехами, свалился наземь.

Выпустив из руки слишком большое для пешего, ещё и отягощённое щитом копьё, Хор-алдар одним движением сильной руки переломал копьё врага. Но князь оставался на земле, а его противник — на колеснице. Многие росы, не знавшие кельтских обычаев, ждали, что сейчас волох раздавит колёсами поверженного сармата. Но бастарн отъехал назад и соскочил с колесницы, держа в руках небольшой круглый щит и несколько дротиков. Следом спрыгнули оруженосцы. Едва Хор-алдар успел подняться, дротики полетели в него. «Пляши, сармат!» — метя в ноги, смеялся Эбур Круайх. «Пляши, сармат!» — подхватили словене и другие воины Цернорига.

От первого дротика князь отскочил, отделавшись порванным сапогом. Следующие три он один за другим отбил мечом. Тогда бастарн метнул в него щит с острыми краями, обитыми заточенным железом. Хор-алдар принял его на острие меча и, раскрутив, послал обратно. (Когда-то, бежав с Лаврионских рудников, князь несколько недель странствовал в компании бродячих артистов). Теперь уже Кровавому Вепрю пришлось уклоняться, а щит ранил одного из оруженосцев.

— Ну что, потешился? А теперь будешь сражаться, — сказал Хор-алдар и с мечом и акинаком в руках двинулся на врага.

Тот уже ждал его с большим щитом и копьём. Бастарн ударил, метя в живот ниже панциря. Но прежде чем зазубренный наконечник успел вонзиться, сармат перехватил его двумя клинками, словно кузнечными клещами, и резко вывернул из руки противника. Тот быстро взял у оруженосца меч, и противники затанцевали друг вокруг друга, высекая искры из стали. Длинный щит с острым железным умбоном [18]надёжно закрывал бастарна, чьих движений ничто не сковывало. Но когда он ударил поверх щита, целясь в лицо врагу, тот отбил удар акинаком, а мечом рассёк бастарну руку возле плеча. Хлынула кровь. Мигом поняв, что рука, хотя и не обездвиженная, не сможет долго удерживать щит, Кровавый Вепрь ударил щитом вперёд. Острие умбона не смогло пробить панциря, но на ногах сармат не устоял. С диким, отчаянным криком бастарн взмахнул мечом, но рука со щитом уже бессильно повисла. В следующий миг его клинок наткнулся на меч сармата, а в живот вонзился акинак.