Леннар. Чужой монастырь - Антон Краснов Страница 11

— Я знаю, что делаю. Тебя не было в том шлюзе, и не тебе судить… Да, около четырех десятков пришельцев отправлены в подвалы и ждут своей участи. Да, они не оказали сопротивления. Почти не оказали. В какой-то мере они даже помогли нам… Но не мы, не мы первые пришли к ним!

— У тебя планы на пришельцев?

— Их никто не звал, — сквозь зубы повторил Акил. — Есть ли у меня на них планы? О, конечно. Тем более что один из них, вот этот молодец, должен получить титул Освободителя и будет провозглашен голосом истинного божества в этом мире.

Прорицатель Грендам откликнулся негромко, глухо:

— А ведь и ты, и я не очень-то этого хотим. Идти на поводу у древнего и бессмысленного ритуала, который мы же с тобой и выволокли из пыльных толщ веков и подняли на стяг… Это Нелепо, глупо?.. В конце концов, по старому канону именно убийца обожествляемого существа должен быть провозглашен главой сардонаров… Какая чушь!

— Тем не менее эта чушь является одним из краеугольных камней пестуемой нами веры. И нельзя так просто этим пренебречь.

— А если эпидемия все-таки разразится? Если они поражены?..

— Ты думаешь, я зря держу их в подвалах?! — на мгновение потеряв терпение, воскликнул Акил. — Быть может, яд точно так же не повредит им, как не вредит он гареггинам! Они дети другого мира, не могу же я сразу казнить их, не выждав время? Не старайся казаться глупее, чем ты есть, многомудрый прорицатель Грендам!

Костя Гамов, который конечно же не понимал ни слова из всего сказанного, не мог предполагать, до какой степени зависит его судьба от одного старого обряда, составленного и кодифицированного за сотни лет до его, Константина, рождения, за тысячи парсеков от его родины. Он стоял вытянув руки по швам и только втягивал нервными ноздрями запахи, будто и знакомые по земной жизни, но тотчас же переплавляющиеся в диковинную, опасную смесь. Рыжеволосый же, выслушав последние слова своего соправителя, медленно приблизился к Гамову и, подойдя вплотную, глядя глаза в глаза, взял землянина за руку и стиснул запястье. Пальцы были холодные, твердые как железо.

Гамов обратил внимание и на то, какие неподвижные, словно из мертвого, голубого стекла, были глаза у Акила. В отличие от Грендама, от которого разило кислым потом и еще какой-то непередаваемой гнилью так, что чуялось даже в отдалении, от Акила пахло мясом, жаренным с ароматными травами, и нагретым железом.

— Да, — сказал Гамов и зло улыбнулся, — кажется, сейчас будут убивать. Очень досадно. Вы, конечно, не понимаете по-русски? Еще бы! Был у меня один знакомый мясник, так он тоже не понимал по-русски, потому что был казах из какого-то дикого аула.

Акил даже не шелохнулся. Его узенькие зрачки впились в глаза землянина как иглы. Пальцы стиснули Костино запястье. Гамов тоже замер. Наконец Акил отвалился от своего пленника, словно насосавшийся крови паразит, в его рыжих волосах метнулся и запутался свет факелов, и он бросил несколько отточенных, длинных слов. Смуглолицые гареггины подхватили их на лету и тотчас же — следом — взяли под локти Гамова и повели в глубь дома, по темному коридору с идущими уступом стенами, с нишами, в каждой из которых свободно мог укрыться человек.

Спокойно, очень спокойно сделалось Константину, и, даже если этот путь верно вел его к гибели, уже не было смысла волноваться.

Нет. Все оказалось не так.

Его втолкнули спиной вперед в какой-то узкий проход, которого он сначала даже и не заметил. С глухим звуком захлопнулась массивная каменная панель, тотчас же яркий свет и глубокие звуки вошли в глаза и уши Гамова, и он обернулся, увидел огромный зал, залитый пересеченным светом от трех больших горящих шаров, парящих там, где сходились высоченные стены и тяжеловатый светло-серый свод потолочного перекрытия. Посреди зала на ковре стояли широкие и плоские блюда с едой и чаши с напитками, а вокруг них, словно в древнеримском триклинии, возлежали вперемешку пять или шесть мужчин (из них двое — смуглые, статные воины с детской кожей). И с ними — ну верно, даже больше двадцати девиц всех степеней красоты и уродства. Блондинки, брюнетки и даже совершенно лысые. С формами, походящими на обводы стенобитного орудия, и с контурами фигур такими тонкими и нежными, что, казалось, можно обхватить талию двумя пальцами.

При появлении Гамова гареггин, возлежавший ближе всех к нему, поднял руку и сказал несколько звучных слов, после которых лица присутствующих, неподвижные, словно усыпленные верным средством, дрогнули и начали жить. К Гамову приблизилась толстуха в короткой накидке и с жирными голыми плечами, обмазанными слоем липкой ароматической массы, в которой засели остро пахнущие черные лепестки.

— Аллиа канн! — сказала она низким голосом и, потянув край ткани, обнажила мощную грудь, на которой красовался какой-то сложный зеленоватый узор, вдавленный в кожу.

И вот тут Костя Гамов, не испугавшийся вооруженных гареггинов, робко попятился…