Стены вселенной - Пол Мелкоу Страница 11

— Думаешь, тебя отпустят?

— Как-нибудь выкручусь! В субботу увидимся, Кейси.

— Буду ждать.

Он положил трубку.

Родители. Он даже не позвонил им. Ох, и разозлятся же они! Вот пропасть! Надо ж, так долго жил без родителей, что совсем забыл, как с ними обращаться.

Он набрал номер.

— Алло, мама?

— Слава богу, наконец-то! — воскликнула она. — Билл, это Джон! Джон!

— Где он? С ним все в порядке? — послышался голос отца.

— Мама, не волнуйся, все нормально. — Он сделал паузу, представляя, как вел бы себя на его месте Джонни Фермер. Конечно, тот ни за что не уехал бы в Толидо, но и случай ведь особый — как-никак от занятий отстранили. Надо использовать на всю катушку. — Гашмен вам звонил?

— Да, Джон, но ничего страшного. Мы понимаем. Возвращайся домой. Мы на тебя не сердимся.

— Тогда ты понимаешь, каково мне. Я поступил по совести, и за это у меня отняли все. — Джонни Фермер наверняка плел бы какую-нибудь подобную чушь.

— Я знаю, милый. Я знаю.

— Это несправедливо.

— Да, Джонни. Где ты сейчас? Приходи домой, ладно? — В ее голосе звучали жалобные нотки.

— Сегодня я не приду, мама. У меня дела.

— Билл, он не хочет возвращаться!

— Дай мне трубку, Джанет… Джон, немедленно возвращайся домой! Мы понимаем, что ты расстроен, но ты должен прийти, и мы все обсудим. Вместе.

— Я приду завтра, папа.

— Джон…

Давясь от смеха, Первичный повесил трубку.

Потом включил телевизор и до полуночи смотрел дурацкие фильмы.

— Так, так и вот так! — Первичный в четвертый раз объяснял на пальцах, как вращается кубик, жалея, что не купил брелок с головоломкой, когда была возможность.

— Не понимаю. — Джо Патадорн, бригадир студии промышленного дизайна, одетый в синий комбинезон с надписью «Джо» на груди, почесал лысину огрызком карандаша. Офис располагался у реки рядом с мастерской, откуда несло машинным маслом. Лист бумаги на чертежной доске был испещрен карандашными набросками.

— Вокруг чего вращается? Это же кубик.

— Вокруг себя самого! Каждый слой и каждый ряд отдельно.

— Так его может заклинить.

— Да! Если грани совмещены плохо, повернуть не получится.

— И люди станут играть с этой штукой?

— Это уже моя забота.

Джо пожал плечами.

— Ладно. Деньги твои.

— Вот именно.

— Опытный образец будет готов через две недели.

Они ударили по рукам.

Дела в Толидо наконец-то улажены. Патентные исследования шли своим чередом, Патадорн займется образцом. Если повезет, через месяц можно выпустить первую партию. К Рождеству, конечно, не поспеет — ну и ладно. Для головоломки праздники не нужны.

Первичный вышел на автобусной станции, оставшиеся три мили до фермы проехал на попутке. Там первым делом отправился в сарай и положил договоры в тайник с деньгами. Когда он спустился с чердака, внизу, у стойл, его ждал отец.

— Привет. Я не опоздал к ужину?

Ответа не последовало. Первичный понял, что влип.

Отец в рабочем комбинезоне стоял, уперев кулаки в бока, его лицо раскраснелось.

— В дом! — сказал он тихо, но твердо.

— Папа…

— В дом. Живо! — Отец вскинул руку, указывая на дверь.

Первичный подчинился, однако, подходя к дому, разозлился сам. С какой стати Билл так раскомандовался?

Мать сидела за кухонным столом, крепко сцепив побелевшие пальцы.

— Ты где был? — резко спросил отец.

— Не твое дело! — отбрил Первичный.

— Пока ты живешь в моем доме, это мое дело! — заорал отец.

— Сейчас соберу вещи и уйду.

— Билл, — вмешалась мать, — мы же договорились.

Отец отвел взгляд в сторону.

— Он заскочил в сарай с таким видом, будто ничего не произошло. Будто так и надо!

— Где ты был, Джон? — повернулась к нему мать.

Первичный открыл рот, чтобы огрызнуться снова, но отчего-то произнес:

— В Толидо. Мне нужно было… привести в порядок мысли.

Мать кивнула.

— Это полезно.

— Конечно.

— Теперь тебе лучше?

— Да… то есть, нет.

Первичный внезапно почувствовал тошноту. Он все еще злился, но уже больше на себя, чем на отца.

— Все в порядке, — сказала мать. — Ничего страшного не произошло, и мы рады, что ты вернулся. Правда, Билл?

Отец хмыкнул, потом сказал:

— Да, мы рады, что ты вернулся, сын. — Он сгреб его в охапку и притиснул к груди своими огромными крестьянскими ручищами.

Первичный хлюпнул носом и, не сдержавшись, зарыдал в голос, как не рыдал с десяти лет.

— Прости меня, папа, — пробормотал он сдавленно в отцовскую рубашку.

— Ничего, ничего…

Потом подошла мать, и они долго стояли, обнявшись. Он так давно не обнимал своих родителей.