За девятое небо - Екатерина Мекачима Страница 11

– Я тоже об этом подумала, – печально согласилась волхва. – Но я пока об этом никому не говорила, решила позвать вас, дабы спросить совета. – Мать Вера некоторое время помолчала, глядя на Никодима. – Что делать?

– А вы сами что полагаете?

Великая Волхва пожала плечами и отошла от старца. Медленно прошлась по своим хоромам и, остановившись, вновь повернулась к Никодиму:

– Волхвовское чутьё мне подсказывает, что Мирослава уже совершила выбор и этому не помешать, – ответила она. – Макошь начала прясть Нить её Судьбы.

– И теперь только от Мирославы зависит, какой будет эта пряжа, – печально закончил Никодим. – Как бы мы ни пытались её уберечь, пришло время её одинокого странствия, от которого, возможно, будет зависеть судьба всего Света.

* * *

Мирослава, запахнув плотнее свиту, с палубы смотрела на приближающийся город: стояла середина ряжена ^[1], но уже падал первый снег, укрывая Озёрный. Сквозь низкие облака пробивалось холодное солнце, и кружащиеся снежинки сверкали в его лучах. Порт Озёрного был, как всегда, оживлён, и даже с воды были слышны гвалт и шум.

Мирослава прибыла в город на купеческой ладье – нашептала пару слов купцу и его поморам, и те взяли Мирославу на корабль как странствующую волхву. Но как только Мирослава ступила на пристань и затерялась в толпе, купец и его люди забыли о ней, будто её и не было.

Толпа вокруг гудела; голоса сливались в неясную песнь, телеги грохотали, рабочие разгружали товары; где-то вдалеке трубили ведомые погонщиками ингры. Мирослава остановилась: от тяжёлых запахов кружилась голова. Движения сварогинов, которые не обращали на неё внимания, юной ворожее казались слишком медленными и грузными. Холодный снег сверкал, и в его сиянии слышалась Песнь, что серебряными узорами оплетала мир. Песнь искрилась, переливалась в холодном осеннем воздухе. «Кто направляется в село Червич?» – спросила Мирослава Песнь и оглянулась. Серебряное кружево вспыхнуло ярче и указало Мирославе на гружёную телегу, прикреплённую к запряжённой лошадьми повозке, что стояла неподалёку. Купец – тучный человек в красном кафтане и с закрученными усами – ждал рядом с телегой, наблюдая за тем, как слуги грузят его товар.

Мирослава кивнула Песне и пошла к купцу. Поклонилась ему вместе со Словом, которого сварогин не услышал, ибо шёпот Мирославы был тише дуновения воздуха, но сильнее лютого ветра – сама Песнь шептала юной волхве Слова, которые она повторяла.

– Позвольте сопровождать вас с благословления Свагоры, – кланяясь, говорила Мирослава. – Мне бы только до села Червич добраться, далее я покину вас.

Купец перевёл взгляд на кланяющуюся ему волхву: вместо юной девы он видел сгорбленную старицу с походным мешком за спиной и в бедняцкой свите, накинутой поверх засаленного траура волхвы. Её перехваченные чёрной бечевой волосы были седы, скрюченные, с синими венами руки дрожали, а некогда ясные глаза затмила пелена.

– Конечно, матушка, – положил руку на сердце сварогин. – Ваше сопровождение – благословление Богини-Матери. Да будет наш путь спокоен в нынешнее смутное время.

Мирослава, не поднимая глаз, поклонилась купцу ещё раз, и тот велел приготовить старице место в повозке.

Когда товары были погружены, слуги, которые тоже видели Мирославу старухой, помогли ей сесть в повозку, как и своему господину – купцу Ладиславу; сами же разместились в телеге с товарами; один из сварогинов занял место возчика и подстегнул тройку вороных лошадей.

Телега выкатила из порта, проехала мимо рынка и загромыхала по широкой улице Озёрного. Мирослава, положив на колени свой узелок с пожитками, смотрела на город, отвернувшись от Ладислава: несмотря на то что нужным Словам её обучила Песнь, волхвование отбирало силы. Быть невидимой – тяжело; стать иной благодаря Слову – ещё труднее, а удерживать Слово вокруг себя, не забывая о своём новом обличье, – высшее мастерство, которому не учат в Свагоборах. О нём Мирославе тоже поведала Песнь, являвшаяся Вороном во снах.

Ворона Мирослава увидела, когда купеческая ладья отчалила от Половца – чёрная птица, севшая на борт корабля, спела ей Слово. Мирослава повторила его, и поморы забыли о послушнице; Мирославе же показалось, будто на сердце лёг камень – холодный и тяжёлый. Следующее кричащее Слово птицы открыло ей то, как обрести чужой лик…

– Скоро холода, матушка, – обратился к Мирославе Ладислав, и волхва невольно вздрогнула. – Вы странствуете даже зимой?

Мирослава, не поворачиваясь к купцу, кивнула. Она чувствовала, что потратила на странствие много сил, но продолжала едва слышно шептать, и Ладислав видел согбенную старицу.

– Как же вы не мёрзните? – удивился Ладислав.

– Дух у меня закалён, – тихо ответила Мирослава не своим голосом.

Ладислав кивнул.

– Эх, дух закалить многим бы не помешало. – Купец поправил кафтан, расходившийся на полном животе. – Молитесь, матушка? – спросил вновь: видимо, молчание ему было чуждо.

Мирослава кивнула, продолжая выглядывать за крышу повозки: снег уже прекратился, но и солнце скрылось за облаками, и городские дома казались серыми. Листья деревьев, что росли в палисадниках, почти облетели; подул холодный осенний ветер. Помимо горожан, на улицах было много витязей в доспехах – будто бы война уже пришла в Озёрный.

– Да, молитесь за нас, – низко проговорил Ладислав, пригладив усы. – Боюсь, только молитвы нам и помогут.

Ладислав ещё много говорил о своём купеческом деле и о семье, но Мирослава не слушала его.

Телега остановилась подле городской стены у ворот, где её досматривали княжеские дружинники. Один из них – долговязый витязь – подошёл к повозке Ладислава и, не обращая внимания на предупреждения слуг купца, заглянул внутрь. Хмурым взглядом пробежался по сгорбленной старухе и перевёл взор на Ладислава.

– Вы разве не слышали царский указ, согласно которому каждый взрослый муж обязан вступить в ряды дружины? – строго спросил витязь Ладислава.

– Мор бы тебя побрал, – пробурчал Ладислав и, порывшись в своей сумке, извлёк из неё свёрнутую бересту и протянул её витязю: – Дозволение от Изяслава Половодского на купеческое дело в военное время. Кто ж вас будет товарами обеспечивать, если все за меч возьмутся?

Витязь взял бересту, пробежался по ней и вернул купцу.

– Можете ехать, – кивнул и отошёл. – Иван, пропускай их! – крикнул в сторону. – Это купец великого князя!

Телега, качаясь, медленно сдвинулась с места, и Мирослава видела, как отворившие врата витязи отходят в сторону. Один из воинов показался Мирославе знакомым: сухой человек преклонных лет, из-под остроконечного шлема которого выбивались поседевшие волосы. Взгляд синих глаз был усталым и печальным: сварогину нелегко давалась служба. Витязь на мгновение посмотрел на Мирославу – на старуху – и отвернулся. Телега проехала врата, и Мирослава вздрогнула: она узнала своего отца! Её батюшка, Иван, нёс службу в Озёрном! Но как он оказался здесь? Неужели отправился за ней? Как так… Мирослава хотела было выскочить из повозки и побежать к родителю, но крик Ворона напомнил о себе, и ворожея осеклась: она вспомнила о том, кто теперь она, куда и зачем держит путь. Если Мирослава поддастся чувствам и побежит к отцу, она не сможет спасти Сваргорею… Если же она спасёт Сваргорею, то спасёт и отца. И станет Великой Волхвой.