Сиротки - Мария Вой Страница 11

Однако в тот раз всего через неделю семнадцатилетний Редрих оправился, словно по волшебству. Ненависть поставила его на ноги, ненависть заставила взять меч, вспомнить об осиротевшем народе и заверить этот самый народ, что он готов стать ему новым отцом. С тех пор уже больше тридцати лет король не давал повода для сомнений, не позволял себе и тени печали. Даже когда все прочие за его спиной начинали перешептываться в панике, даже когда советники, смертельно бледнея, умоляли его остановиться, пересмотреть, передумать – Редрих лишь улыбался своей знаменитой уверенной улыбкой, говорившей: «У меня все решено, и никто не сможет меня переубедить».

И всегда оказывался прав.

Сейчас этой живительной ненависти и король, и народ были лишены. Ее не к кому было приложить, и от этого в душе каждого поселился ядовитый непокой, словно фантом недобитого врага, поджидающий за темным поворотом.

Колонны людей подходили к каменному алтарю с двух сторон, с севера и юга. Рейнар плелся в северной. Казалось, очереди конца не будет. Уже почти два часа члены королевской семьи, дворяне, уважаемые представители древних родов, воины, мудрецы, фавориты короля, родственники почившей королевы и главы гильдий по очереди подходили к алтарю, чтобы принести усопшему последние дары.

В этом нет никакого смысла, сварливо думал Рейнар. Куда они денут весь этот хлам? Вопреки традиции тело не будет погребено в Крипте Великих – усопший с незапамятных времен, перед каждой битвой требовал, чтобы, если он падет, тело сожгли, а прах как можно скорее развеяли. Редрих, конечно, согласился, несмотря на возможное нытье священников Единого Бога. Но их можно проигнорировать: эта смерть, которая для Бракадии означала начало темных времен, для них, наоборот, была лучшим из даров судьбы. Шутка ли: главный язычник и еретик, по совместительству – правая рука короля, соизволил отправиться к своим кровавым богам! Сейчас в храмах святоши, наверное, пируют, танцуют, поют… или что они там делают в случае большой удачи? Едят младенцев язычников во славу господа?

Рейнар вдруг обнаружил, что на него устремлено множество неодобрительных взглядов тех, кто уже воздал почести и дожидался остальных. Кажется, им не понравилось, как он усмехался своим мыслям и совершенно забыл о маске скорби. «Конечно, – подумал он, делая шаг и оказываясь во главе очереди, прямо перед алтарем, – они стоят уже два часа без еды и питья, боясь хоть на секунду утратить печальный вид. А я стою и улыбаюсь – хотя что с меня взять?»

Он подобрался, нахмурился и сжал губы. Герцог Рейнар славился высоким ростом, крепким телосложением, здоровьем быка и всегда мрачным, почти зловещим выражением лица. Усмешка на его губах появлялась нередко, но и в ней было что-то болезненное и угрожающее одновременно.

«Ладно, Рейн, они правы, – уговаривал он себя, – давай попробуем сосредоточиться на том, ради чего мы здесь».

Он заставил себя посмотреть на лежавшего на алтаре покойника – и вдруг понял, что все это время старательно отводил взгляд от воскового лица и рук, сложенных на груди. Смотреть на мертвеца было сложно, хотелось поскорее зажмуриться, сердце разогналось. Он видел огромное множество мертвецов, он вел в бой солдат, он воевал с младых ногтей, но этот труп выглядел странно. Точнее, именно этого человека было страннее всего на свете видеть трупом…

Рейнар отвел взгляд и, чтобы отвлечься, уставился на женщину, подходившую с другой стороны. И это тоже было ошибкой. Он не сдержался и выругался себе под нос; слова, к счастью, утонули в рыданиях плакальщиц.

Невысокая девушка в облегающем черном платье быстро подошла к алтарю, не глядя ни на кого и ни на что, кроме белого лица. Даже не подошла – кинулась к нему жадно, одним сильным рывком преодолев локтей шесть – и без всякого стеснения склонилась над мертвецом.

Рейнар спиной чувствовал перешептывания собравшихся и их неодобрение. Он украдкой бросил взгляд на короля – но тот по-прежнему сидел в своем кресле, прикрыв лицо ладонью; его губы кривились в плохо сдерживаемом плаче.

«Если это совпадение, что она идет прямо передо мной, – думал тем временем герцог, – то я такие совпадения в рот ебал».

Тем временем девушка сняла капюшон, демонстрируя не по-женски коротко остриженную голову и опухшее от слез, но все еще красивое острое личико. На сей раз публика не сдержала удивления, и перешептывания заметно усилились – их было слышно даже сквозь плач. Где же ее знаменитая черная копна до пояса, краса и гордость, предмет ядовитой зависти придворных дам и постыдного вожделения господ?

Ответ не заставил себя ждать: девушка положила к телу почившего длинную толстую косу – ту самую косу раздора – и, склонившись еще ниже к мертвецу, что-то зашептала ему на ухо. Ее слезы закапали на лицо покойника.

Насколько знал Рейнар, традиция не запрещала орошать ушедшего слезами – но он снова ощутил, как над собравшимися набухла волна негодования. Из южной очереди раздалось раздраженное громкое покашливание. Стриженая девушка в последний раз заглянула в лицо покойного, коснулась его щеки и наконец тяжко, словно это требовало от нее огромного усилия воли, оторвалась от него и ушла в круг тех, кто уже попрощался.

Вот и пришла его очередь. Герцог Рейнар подошел к алтарю, собираясь как можно скорее разделаться с церемониальной обязанностью и ускользнуть прочь под привычные ехидные улыбочки и змеиные шепотки. Но, оказавшись перед трупом, застыл. Его могучее тело налилось свинцом; предплечья мучительно заныли…

– Ну что ж, – произнес Рейнар, – пришло наконец и твое время.

Он протянул свой дар: моток толстых ниток с воткнутой в них иглой. Шепотки становились громче, кусали его в затылок, но чем дольше он вглядывался в усопшего, тем меньше его волновало происходящее вокруг.

– Не знаю, как тебе это поможет там, – продолжил он, укладывая дар в ногах мертвеца, – но чертова традиция хочет, чтобы я подарил что-то значимое для нас обоих. Заштопаешь себе плащ…

Он запнулся. Его сильный низкий голос звучал сдавленно.

– Знаешь, я часто представлял, что на этом алтаре – не на этом самом, конечно, куда мне! – буду лежать я, а ты придешь меня провожать, тоже с дурацким подарком. Но вот мы здесь. Ты мертв, а я – жив. Это самый странный из миров. Так глупо. – Герцог Рейнар немного помолчал и закончил как можно холоднее: – Прощай, Свортек.

Он отвернулся и быстро зашагал, почти побежал прочь от алтаря. Резкое раздражение захлестнуло его, обычно невозмутимого. «Все это какой-то абсурд, – думал он, ища в толпе Фубара, – начиная с самой смерти Свортека – бессмертного, несгибаемого, всесильного защитника Бракадии – и заканчивая этим спектаклем». Рейнар своими глазами видел, как Свортек в одиночку откинул армию аллурийцев, высадившуюся на берег с огромных крепких кораблей, а затем и сами корабли пустил на дно, словно они были сложены из бумаги, – и на нем не осталось ни царапины в тот день. Он всего лишь запыхался немного, и то скорее от ярости, нежели от усталости.