Без права на жизнь - Александр Голодный Страница 11

Я сидел во главе длинного стола. Жена, сын, сильно постаревший отец, вся родня что-то обсуждали, выпивая без тостов и закусывая. Слов не слышу, но знаю — говорят обо мне. А где моя тарелка? Стеклянная стена отгораживает застолье, в спину тянет зябкой сыростью, нарастает тревога. А за столом уже все молчат и горько, со слезами смотрят на меня. Что? Нет! Рванувшись к ним, ударился о твердь стены, и сон рассыпался.

Тянет прохладой, в щелях сереет рассвет, подсыхают слезы на щеках. Прижавшись теплой спиной, тихонечко посапывает Солдат. «Девять дней», — я это знаю точно. Девять дней прошло там, в моем мире, покинутом навсегда. Воспоминания о прошлой жизни пролистывались в памяти: школа в военном городке, военное училище, увольнительные, отпуска, стажировки, встреча с будущей женой. И вот лейтенантские погоны, первая воинская часть, рождение сына. Командировки, служба, дом. Тоска подхлестывает чувства, страницы жизни мелькают быстрее, ярче, и так до последнего дня, до молнии, оборвавшей прошлую жизнь и начавшей новую. Я помню и фрагменты из безвременья о будущем родных. Спасибо, Господь, за это.

Прогорев, печаль тихо спряталась в глубине души вместе с первыми лучами солнца.

— Подъем, Солдат, для нас наступает рабочий день.

— Поем, Сеант.

Мы опять слаженно «бомбим» бытовые кучи. И пусть они бедноваты на еду (с трудом накопали засохших печенек, хлопьев и корок на завтрак), зато одежда, журналы, раскрошившиеся сигареты в мятых пачках попадаются регулярно. Набрал несколько пар сломанных солнцезащитных очков (может, починю), зажигалок, а главное — нашли гнутые маникюрные ножницы и жменю таблеток и пузырьков из просроченной аптечки. Не забыл и про моющие средства, и про недодавленные тюбики. В общем, на обед идем с хорошим настроением.

Расположившиеся у входа в ангар бандюки сгоняли всех приходящих в одну кучу. Попались и мы с Солдатом. Стояли со своими ведерками, наблюдая, как в ангаре исчезает хвост очереди пришедшей на обед сортировки. Напарник, да и остальные не дергались, похоже, такие сборы случаются регулярно. Новые люди практически перестали подходить, и из кольца бандюков выдвинулся один.

— Ша, завалили жральники, дохлятина! Сегодня с вечера вы, уроды, подрываетесь на сортировку. Как заходит солнце — жратва. Мля, все поняли, дохлятина? Кто снычится — хана, уроем, в натуре. Все, жрать, твари.

Толпа качнулась, двинула к воротам.

— Зомбак, канай сюда.

— Доброго дня, законник Боров.

— Не кашлять. Есть что?

— Журналы там остались, а принес — вот.

Заглянув в пачку сигарет, Боров расплылся в улыбке:

— Путем, не зря за тебя с братвой тер.

— Это только целые, хорошие.

— Зомбачок, чудило, все собирать надо.

— Да мы и собирали, нести не решился — вдруг западло.

— Мля, чтобы вечером все принес, понял? Тут уши без курева пухнут, а он понтовые выбирает. Западло только чинарики, вкурил?

— Понятно, законник Боров. Вечером принесу с журналами. А как у нас с вечера все будет?

— После жратвы загоняют стадо в тот барак — там сейчас последний день дохляки доматывают. Там нары, будешь с Полудурком по ночам дрыхнуть. С восьми до восьми сортировка, жрать утром и после работы вечером, обед ты видел. Срать в сортир за ангаром, не вздумай на улице — прибьют. В бараке спи в шмотье, а то попрут сразу, если кто лезет — в рыло. Если что — там в выгородке кореша дежурные кантуются, я скажу, можешь по делу подойти. Сортировка десять дней, мля, хреново будет, если ты не вывезешь и завалишься.

— Во время работы попить, в сортир?

— Что с собой или найдешь — пей. Сортир — только поссать, и то если норму делаешь. Все, харэ базарить, канаем к Черпу, хавчика нагрузит.

— Благодарю, законник.

Поев и подремав, мы сидим у шалаша. Все собранное я спрятал в строительной куче и тщательно замаскировал. Сейчас проверяю нашу готовность. Одежда — норма, длинные рукава, свободные штаны (строительные на Солдате). Перчатки — матерчатые, резиновые, пара резиновых в карман про запас. Крем — три недодавленных тюбика. Шишки Солдата смазаны противовоспалительной мазью (разобрал латынь с английским), мазь в кармане. Ведерки с ложками — вот. Пакет Черпу и пакет Борову. Кажется, все. Даже ногти подстрижены, целый час бился, ножницы подгибать все время приходилось, зато Солдат до сих пор удивляется. Солнце заходит.

— Что, братишка, пойдем?

— Пои, Сеант.

Четыре тусклых лампы, длиннющие, застеленные грязным замасленным картоном двухэтажные нары. Две каменные печки (понятно, по холодам топятся). Пиная попадающихся под ноги, Боров сосредоточенно шагает к противоположному закрытому входу. Солдат и я поспеваем следом. У закрытых ворот расположилась группа мужиков, заметно выделяющаяся на общем фоне. Жилистые, можно сказать, крепкие, держащиеся вместе, пригнанная, не самая грязная одежда. Да они еще и подстрижены, несколько человек вообще выбриты, у других — аккуратные шкиперские бородки.

— Кэп, базар есть.

От группы неспешно отделился один, остальные внимательно смотрят. А Боров-то явно их опасается.

— Не кашлять, Боров. Что за дело?

— И тебе не кашлять. Это — Зомбак и Полудурок, два кореша. Не ссутся, не срутся, зомбачок вообще вежливый. Короче, пусть кантуются рядом с твоими.

Кэп помолчал, окинул нас пытливым взором.

— Ну, пусть кантуются.

Твердый палец Борова уткнулся мне в грудь.

— Смотри, Зомбак, я за тебя перетер. Будешь должен.

— Я запомнил, законник Боров.

— Ну, не кашляй.

Боров ушел. Взяв Солдата за руку, шагнул к мужикам:

— Доброго вечера вам, уважаемые. Где наше место?

Приглушенно бубнили голоса, кто-то стонал, кто-то обгадился и его с руганью выпинывали с нар, под лампой на листе пластика компания играла в карты. Время от времени в открытые ворота впихивали очередного постояльца — похоже, бандюки качественно прочесывали территорию. Получив на прощание поперек хребта, мужик (большей частью грязный и опустившийся) вставал и флегматично искал себе место. Но рядом с нами как будто пролегала незримая граница — редких желающих встречал жесткий рык одного из двух мрачных парней: «Занято. Вали отсюда». Повторять не приходилось, да и свободных мест хватало — ангар заполнился едва ли на две трети.

Устроившись на нарах, мы перезнакомились, и началась беседа.

У собеседника доброе лицо с пробивающейся светлой щетиной, веснушки, нос бульбочкой и честные, доброжелательные, сочувственно-внимательные глаза — прямо как у подполковника — начальника особого отдела контрразведки флота в моей прошлой жизни. И как минимум двое из якобы дремлющих на самом деле внимательно слушают похожую на допрос беседу.

— И что, кем был, вообще не помнишь?