Белый огонь - Алексей Пехов Страница 11

Сегу встал возле двери, плечом опершись о косяк, а Шарлотта, осматриваясь, прошлась по помещению, заглянула в другое. Ее заинтересовал висевший на спинке стула платок, ткань которого отливала ярко-голубым металлом.

Она осторожно взяла его ловкими пальцами, пробормотав:

– Ну надо же, какие ценности порой можно найти в старом склепе.

Пелл не знал, что такого ценного в обычной тряпке, но с удивлением увидел, как она скрутила платок в маленький валик и сунула за пояс, под рубаху.

– Нэ заметит.

– Плевать.

Это было странно. Все происходящее. К ней не приходят так. Ломая дверь и забирая вещи.

Наверху немелодично и одиноко звякнула струна лютни.

– В доме все же кто-то есть, – хмыкнул Клот, посмотрев на Шарлотту, ожидая ее решения.

– Идем, поздороваемся.

Они поднялись на следующий этаж, и вновь сверху проскрипела струна, словно маня за собой, указывая путь. На кованых лестничных перилах их встретила маленькая птица. Серая, с желтыми полосками на крыльях, она смотрела на людей темными бусинками глаз, а затем, взмахнув крыльями, вылетела в распахнутое окно.

Только ее и видели.

Старую Нэ они нашли в комнатах, куда раньше ни Пятнистый, ни Клот никогда не приходили. Выцветшие портреты неизвестных на стенах, люстра из черного серебра, с потеками воска, пустая птичья клетка с открытой ажурной дверкой, какое-то знамя, серо-золотое с изображением гарцующего барана (Пелл даже представить не мог, кому оно принадлежало, что символизировало и зачем старухе), раскиданные в беспорядке книги, странные колбы, таз, на дне которого застыла кровь.

Нэ, облаченная в темно-серую бесформенную хламиду, сидела в глубоком кресле, держа в руках поцарапанную лютню с единственной струной.

Старуха была такой же, как всегда: седой ежик коротких волос, блеклые глаза не поймешь уже какого цвета, морщины, темные пятна на синевато-прозрачной коже, жесткая складка рта и… рост. Роста Нэ была внушительного и, когда выпрямлялась, оказывалась выше всех женщин, которых когда-либо видел Пелл. Да и выше большинства мужчин, чего уж там. Словно маменька бабки согрешила с гигантом, пускай это племя и вымерло еще в конце прошлой эпохи.

Сухие, кажущиеся хрупкими пальцы старухи коснулись струны, и вновь раздался неприятный и совершенно немелодичный звук.

– Сегодня я думала об одиночестве, – сказала хозяйка башни, и голос ее, странный, все время меняющийся, был слаб и сонен. – Придет ли хоть кто-то в гости? Вспомнит? Долго же вы собирались.

Звук, что исторгла из себя лютня, походил на смех кладбищенского призрака.

– Перестань мучить инструмент, – поморщилась Шарлотта. – Музыкант из тебя неважный.

– В молодости я хорошо играла и пела. Слышала бы ты меня в ту пору. Но все ушло, и мне уже не хочется сочинять баллады. Порой музыка должна умереть, не тревожить прошлое. Ты сломала мою дверь.

– Ты не открывала.

– Твоя правда. Я помню тебя… лисьи хвосты, да? Сколько же времени прошло, когда это случилось? Лет двадцать пять? Ты больше никогда не приходила ко мне.

– Терпеть тебя не могла, – сказала сойка. – Ты из меня все жилы вытянула, пока расписывала спину.

– Знаю, – довольно улыбнулась Нэ, осторожно прислонив лютню к краю кресла. – Но я это делала лишь в качестве наказания за твою провинность.

– Что? – не поняла женщина.

– Дверь, – с гаденькой улыбочкой напомнила ей старуха. – Ты испортила мою дверь, и я сочла возможным устроить тебе превентивное наказание. Хотя… возможно, ты не знаешь значение этого слова.

– Считаешь себя защищенной? – опасно прищурилась сойка.

– Безопасность – это миф. Клетка, в которой ты сидишь какое-то время. Прутья дают иллюзию защищенности, но… и слишком уж ограничивают свободу. Когда ты защищен, ты обычно заперт.

– Поэтому ты выпустила свою птицу? – спросил Клот, пальцем качнув висевшую на цепи клетку.

Нэ, словно только сейчас заметив двух головорезов, важно кивнула:

– Поэтому. Пора нам с ней отправиться в путь.

– Куда же ты собралась? Путешествия в наши времена опасны для одиноких старух, – проронила Шарлотта.

– Опаснее непрошеных гостей?

Повисла тяжелая пауза, и губы старухи прорезала кривая усмешка. Снизу поднялся Сегу, встал у окна, и Нэ, прищурившись, потянула носом воздух:

– О как. Не ожидала, что будет так… интересно. Ну же. Порадуйте, с какими новостями вы пришли в мой дом?

– Борг мертв, – негромко произнесла сойка.

Но на лице старухи не отразилось ни удивления, ни хоть какой-то капли интереса. Скорее досада, что ее беспокоят по столь незначительному поводу.

– И что, эта ерунда стоила мне двери? – язвительно сказала она, нахохлившись, точно птица, которую недавно выпустила из клетки. – Он довольно долго продержался, я думала, что Лавиани справится гораздо раньше.

– Это сделал я! – возмутился Клот, чем заработал пронзительный взгляд Нэ.

– Ты? Ну… с таким же успехом можно было сказать: «Это сделал мой арбалет». Хотя, говоря откровенно, у арбалета мозгов-то поболе, чем у тебя. Ну хорошо. Борг мертв. Невелика трагедия. Главы Клана умирали и раньше. Мне-то что с того? Золотые быстро выберут нового.

– Экая ты зловредная стерва, – хмыкнула Шарлотта.

Последовало едва заметное пожатие плечами:

– Я давно сбилась со счета, кто из тех, кого я знала, умер. Чужая смерть мало трогает меня. Умер и умер. Удачи ему на той стороне. С новостями покончено?

– Где твой ученик?

Нэ презрительно фыркнула:

– Сбежал, полагаю.

– Да ну?

– У любого спроси в квартале. Он не появлялся здесь уже несколько недель. Ни у кого из молодого поколения нет никакого терпения.

– И что ты будешь делать?

– А я что-то должна делать? – буркнула Нэ. – Найду себе нового, если возникнет такое желание.

– Она лжет, – тихо произнес Сегу. – Пахнет ложью.

Нэ хрустнула пальцами, усмехнулась, но ничего не сказала, желая посмотреть, что будет дальше. Пятнистый же вообще ничего не понимал. Зачем они пришли? О чем говорят?

– Шреву нужен мальчик.

– Так пусть зайдет в любой публичный дом или поищет по улицам. Там дюжина за горсть медных монеток. На Бычьей голове свет клином не сошелся.

Шарлотта, не сдерживая раздражения, сказала:

– Хватит корчить из себя дуру! Ты учила его дольше, чем всех остальных! Он знает, как рисовать, больше других.

– Но меньше меня.

– Ты не вечна.

Нэ хихикнула и сказала неожиданно сурово: