Дольмен - Михаил Однобибл Страница 10

«…молоко киммерийских коров вскипятить на живом огне…»

Елена разузнала, что живой огонь – это огонь от молнии, но ждать такого огня можно всю жизнь, да так и не дождаться. Словоохотливая тетя Оля рассказала ей как-то, что дуб, мимо которого она ходит и под которым вечно валяются свиньи, когда-то расщепило молнией на два ствола, но случилось это, когда покойная мать тети Оли еще девчонкой была. Кроме того, живым огнем назывался огонь, добытый с помощью трения дерева о дерево. Елена вынуждена была остановиться на таком живом огне, она даже, в отсутствие Саши, пыталась добывать его в своей городской квартире. Это оказался долгий процесс, но делать-то ей все равно было нечего, разве только бесконечные сериалы да ток-шоу смотреть, переключаясь с канала на канал. Нажив кровавые мозоли, Елена вынуждена была сделать перерыв в стремлении добыть огонь. Но в конце концов, после многих бесплодных попыток, ей удалось и это. Она не поверила себе, когда огонь родился из ее ладоней. Но он был настоящий, обжег ее, взмахнув рукой, она погасила едва живое пламя. Но на следующий день Елена снова родила огонь.

Это было самое трудоемкое из того, что ей предстояло, но главное – добыть живой огонь, а уж сохранить его она сумеет, что она, хуже пещерного человека?! Елена решила, для верности, палочку-трут взять от дуба, в который попала молния. Те же убыхи, вычитала она, дни напролет просиживая в библиотеке, чтили деревья, в которые попала молния, как священные. Найдя под дубом подходящий сучок, она уселась на сундук возле окна и, вставив деревяшку в дыру сухой дощечки, стала быстро-быстро вращать его; в дыру же, для верности, Елена затолкала пучок сухой травы, найденный в соседней комнате, траву сбирала еще Медея. В целом зрелище выглядело как зачатие, наверно, поэтому огонь и звался живым.

Каменная богатырская хатка, стоявшая к домику слепым задом, а к солнцу передом, была как на ладони, может, оттого окошки домика и выходили сюда, а не на людскую дорогу.

К вечеру Елене удалось наконец, при помощи пещерных орудий, родить живой огонь. «Терпение и труд все перетрут!» – воскликнула она победоносно.

Лучина – целый пучок сухих сосновых щепок – была у ней наготове и тут же занялась от живого огня, а от соснового факела мигом вспыхнули дрова, тщательно уложенные в устье печи.

– Вот тебе и живой огонь! – сказала она любопытному ворону, который залетел в окошко и теперь умащивался на ее плече. – А ну кыш отседова, образина! – согнала его Елена. – Сожрал птенчика-то, поганец, ни стыда, ни птичьей совести!

Ворон каркнул: «Чэт! Тхачэт!»

– Да ладно тебе оправдываться. И хватит придуриваться, каркай давай по-русски! А то говорить с тобой не буду, понял?

Уже на жар печи, рожденный живым огнем, Елена поставила ведра с молоком, а еще чугунок и пару кастрюль. Ворон, сидя на вешалке, над бараньей шапкой, висевшей на гвозде, вертел головой, наблюдая за ее действиями то одним, то другим желтым глазом. Печь топилась жарко, теперь надо было дождаться, когда вскипит молоко и взойдет луна. Обернутая в газету книга бабушки Медеи лежала, открытая, на столе.

Елена успела «поймать» молоко – и оно не сбежало. Молоко пришлось кипятить в два захода. И то маленькая ванна оказалась наполнена не до краев, но Елена решила, что все ж таки поместится в молоке. Под рукой у нее были остальные компоненты рецепта молодости: прокрученный через мясорубку корень прометеевой травы, залитый серной мацестинской водой, – в пластиковой бутылке и граненый стакан, наполненный желчью черного барана.

Ночь уже опустилась над горами, и золотая луна с пятнышком драконьей татуировки на щеке поднялась из-за горы. Елена опрокинула в ванну с молоком стакан желчи, размешала обломленной с ивы веткой, потом вылила туда же серную воду с корнем прометеевой травы, еще раз помешала, попробовала локтем молоко, не горячо ли, и стала торопливо раздеваться. Луна светила во весь накал, но стены богатырской хатки надежно укрывали ее от человеческих глаз, и все же Елена раздевалась, полусогнувшись, стесняясь своей дряблой наготы, бесстыдно открывавшейся весенней ночи, полной луне, соседнему хребту, ворону, молча смотревшему на нее с крыши дольмена. Ива шелестела, перебирая похожими на пальцы листьями. Елена, приподнявшись на цыпочки, аккуратно сложила одежду рядом с вороном: желтый свитер с бусинками, брюки от спортивного костюма, подаренного Алевтиной, нижнее белье, старые, стоптанные туфли она оставила возле ванны – и сказала ворону:

– Ну, смотри, остаешься за охранника.

Ворон ответил: «Сесыппуна» – и, снявшись с места, ловко влетел в дыру богатырской хатки.

– А ты куда?! – заорала Елена, попыталась даже заглянуть через ванну с молоком внутрь оконца, но там была сплошная чернота. Попробуй найти черного ворона в черном дольмене, особенно если его там нет. Вслух она сказала: – Сесыппуна да сесыппуна, интересно, что это такое? – С этими словами, держась за края ванны, залезла внутрь и неловко опустилась в молоко, где ее никто уже не мог увидеть.

Елена погрузилась в молоко с головой. Горячий красный свет вспыхнул перед ее глазами и сейчас же разлетелся на тысячи оранжевых, желтых и белых звезд, которые превратились в лица никогда не виданных ею людей, – это были живые, реальные люди, лица сменялись, наслаиваясь одно на другое. Кто они такие? Когда, в какие времена жили? Или не было их никогда? Не хватало только Алевтины, чтобы взять у них интервью. Вдруг луна, висевшая над горой, снялась со своего места, желтым снарядом промчалась над пропастью и, пролетев над Еленой, проникла в круглое оконце богатырской хатки, которое оказалось как раз ей по мерке. И луна застряла в окошке! Она была теперь по левую сторону от нее, Елена могла бы, вытянув руку из воды, дотронуться до круглоликой. Елена поднялась из ванны, как из гроба, и приблизила голову к луне, пытаясь вплотную разглядеть светило. И тут кто-то схватил ее за волосы и, вывернув голову, потащил внутрь. Она оказалась то ли внутри луны, поглотившей ее, то ли внутри богатырской хатки и стала куда-то падать. Так она и знала! Нет там никакого пола, это бездонный колодец. Она поглядела кверху: луна, как положено светилу, сияла далеко вверху. Она догнала ворона: Загрей, кувыркаясь, но трепеща крыльями, пытаясь лететь, падал рядом с ней, она видела его невозмутимую птичью морду, увеличившуюся вдруг до размеров человечьего лица. Он молчал: не каркал и не разговаривал, и Елена тоже помалкивала. Она считала про себя. Успела сосчитать до сорока, и они ухнули в не жгущийся мягкий огонь. И тут она взорвалась, она все сознавала и видела, она сама была этим долгим взрывом. Барабанные перепонки лопнули, лопнули ее глаза, и кожа, натянувшись, лопнула и сошла с нее, руки и ноги отрывались и летели в разные стороны, волосы на голове вставали дыбом, и в каждую мельчайшую луковицу ее волос воткнули по иголке. Атомы и молекулы, нейтроны и нейтрино, миллиарды строительных клеток ее тела, жалобно пища, скатились в огненное месиво… и выскочили из огненной купели, обновленные, целые и чистые, взялись за ручки и сцепились по порядку, как положено.

И кто-то наподдал изнутри кулаком – изо рта, раздирая челюсть, кромсая десны, с отвратительным хлюпающим звуком выскочила наружу вставная челюсть и, булькнув, утонула в ванне. Елена, хватая ртом воздух, вынырнула из молока, вся мокрая и дрожащая, и заорала, как орут новые жители Земли.