Сотник. Так не строят! - Денис Варюшенков Страница 10

– Ох, ты ж мать твою скобелем! За что он тебя так? Дитё ж! Он что, совсем зверь-сыроядец был?

– Не перебивай! – Бурей отрицательно мотнул головой. – Я ж тебе говорю – бабы-суки! Какая-то б… слух пустила, что матушка моя от Агея меня прижила… Не дознался я – да и сколь годов прошло, пока дознаваться начал… А ведь я из сотничьего рода! Пращур мой первым сотником был! Только от всего рода я один и остался… Женился два раза – не живут у меня дети! И жёны умирали вскорости…

– Эхе-хе… Моя Софья вот тоже, – Сучок подпёр щёку ладонью. – Полгода вместе не прожили… Лихоманка… И её, и батюшку с матушкой. Вот и шатаюсь с тех пор промеж двор бобылем.

– И я бобыль… – Бурей как будто в первый раз посмотрел на собеседника. – Вот оно как, значит…

– Значит, так… – мастер согласно кивнул головой. – А что дальше-то было? Ты, Серафим, не думай, я не для забавы – ты выговорись, коль начал, а то хуже будет…

– А дальше принёс меня Корней к лекарке, – Бурей изобразил ухмылку, больше похожую на медвежий оскал. – Он из-за того, что за меня вступился, крепко с батькой своим рассорился. Сказывают, Бешеный Лис его всю дорогу до лекаркиной избы дрыном охаживал, да, поди, врут…

– Это да, дрыном убил бы к хренам, – кивнул Сучок.

– Врут – не врут, а со двора Агеева Корней в тот же день съехал, – обозный старшина ухмыльнулся ещё раз.

– А с тобой что?

– А меня лекарка выходила, только горбатым остался, – Бурей вцепился в край столешницы так, что толстенные доски захрустели. – А горбатому только в обоз! Глядишь, и в обоз бы не взяли – я ж половину слов выговорить не мог!

– Да ты что? А как же?

– Матушка Настёна вылечила. – На лице горбуна появилось совершенно для него невозможное выражение доброты, мелькнуло даже что-то похожее на улыбку.

– Та лекарка?

– Дочка её – лекарка нынешняя. Оттого и матушкой её зову, хоть и младше меня она…

– За то, что вылечила?

– Дурень ты, Кондрат! – Бурей от досады махнул своей лапищей. – Вроде умён, а такую хреновину ляпнул! Матушку она мне заменила – своей-то я не видел, родами померла… Упокой, Господи, её душу. И твоих давай помянем.

За помин души выпили, не чокаясь. Бурей захватил из миски горсть капусты и принялся с хрустом жевать.

«Это ж как его приложило! Тут любой озвереет… Как живёт-то на свете? Не, мне поменьше досталось».

– А с Агеем что? Расчёлся за обиду? – Сучок всем своим видом продемонстрировал, что в новом знакомом не сомневается.

– Дядьке моему это не по силам оказалось – квёлый он был, вот и забоялся против сотника идти, а я не успел, – скрипнул зубами Бурей. – Пошёл Агей лесовиков примучивать, те его опоили да под лёд спровадили. Даже могилки нет, чтоб помочиться! – обозный в сердцах махнул рукой и снес со стола несколько мисок. – Вот так, и кровью теперь не возьмешь: сын обидчика за меня же вступился! И кому мстить прикажешь? Тому, кто жизнь тебе спас? Или семени его? Да ещё напророчили мне, что ежели снова в Ратном Бешеный Лис родится, то не жить мне – прикончит…

– И что?

– А то! Родился! – ухмыльнулся Бурей. – Внук Корнеев – Минька. Сопляк борзый. После того, как ещё по снегу он с лесовиками схлестнулся, ратники его Бешеным Лисом звать стали. За дело – и впрямь в прадеда уродился! Ну, и как мне жить? И убить его нельзя, и не убить нельзя!

– Серафим, да наплюй! Врут все пророки! – Сучок сам не понял, почему ему вдруг до зуда в ладонях захотелось утешить и поддержать собеседника. – Я по свету немало шатался, насмотрелся! Им бы только в калиту ^[5] к тебе залезть – вот и плетут чего ни попадя, лишь бы позаковыристей! Давай выпьем лучше!

– А и давай, Кондрат! Как ты там говорил – спьяну дерьмо хуже видно? Подставляй ковш!

Они выпили ещё не один раз. Молча. Бурей вскидывал голову, опрокидывал в глотку содержимое кружки, скрипел зубами и снова свешивал голову до самой столешницы, а Сучок залпом высасывал ковш и тяжко вздыхал: то ли оттого, что вспоминал свою непутёвую и неустроенную жизнь, то ли хмель в пострадавшей башке шумел, как толпа подёнщиков на найме. Ни плотницкий, ни обозный старшина не закусывали – в горло не лезло.

После такого и не полезет. Так уж устроен человек: надо ему хоть изредка поделиться с кем-то своей болью, выпустить её из себя. А она, зараза, любит напоследок от души полоснуть когтями по сердцу. Только нет у неё больше прежней власти – на смену ей поднимается из нутра не менее глубоко запрятанная часть сокровенного – светлая: мечты, надежды, потаённые радости…

Вот тут пропадает и второй страх, а на смену ему приходят силы, убеждённость, готовность горы своротить ради воплощения своей мечты. И не страшно уже поведать об этом – ведь за столом в этот момент друг напротив друга две обнажённые души и видят друг в друге много чего, прежде всего, конечно, своё отражение. А если тела к тому времени уже языками плоховато ворочают, так это не беда – всё равно тут уже не языками разговор ведётся, и утаить ничего не получится.

Вот и Бурей после очередного возлияния поднял голову, обвёл мутными глазами горницу и вдруг хрипло прорычал:

– Кондрат… ты чего в жизни хочешь… а?

– Ну, ты… ик… спросил! – язык уже плохо слушался Сучка. – Хре-е-ен его знает… Тут… эта, в двух словах и не сказать!

– А ты с…кжи! – Бурея язык тоже подвёл. – Вот взьми… и скжи!

– Ик! И скажу! – Сучок попробовал приподняться, но рухнул обратно на сундук. – К-к-к-ррассоты хочу, вот!

– Хрр-р… – Бурей с пьяной грацией сначала влез рукой в миску с мясом, а потом рукавом вытер рожу, отчего она покрылась толстым слоем жира. – К-к-к-какой кр-р-расоты? Бабу, что ли?

– Дурень, ты… ик… Сер…фимушка, – Сучок одной рукой ухватился за стол, а вторую воздел вверх в указующем жесте. – Нии-че-гошеньки в красоте не п…нимаешь! И сундук у тебя… пляшет, вот! От гого…значит… и не пнимаешь!

– Кого «гого»? – Бурей озадаченно уставился на собеседника. – Хде он есть?! Из-за него, гриш, не пнимаю?

– Дык… ик… сундук! – Сучок воинственно выставил бороду. – Вертится! Оттого ни в жисть!

Бурей сосредоточенно засопел, вылез из-за стола, рикошетом от стены добрался до сундука и от души пнул его. Сундук с шумом устремился в противоположный угол, а Сучок, лишённый точки опоры, со всей дури приложился задницей об пол.

– Ты… ик… чего дерёшься?! – От падения плотницкий старшина немного протрезвел.

– Так не с тобой же! – Бурей недоумённо развёл в стороны свои лапищи. – С сундком! Ты сам хрил, что красоту из-за него!

– А-а-а! – Сучок поудобнее утвердил зад на полу. – Т. да… ик… и поделом ему!

– О! – Бурей крякнул, за ворот поднял артельного старшину с пола, вместе с ним проследовал к лавке, утвердил на ней полузадушенного гостя и утвердился сам. – Р-сказывай, что, хрр, за к-рсота т-кая, что она тебе баб нужнее?