Превращение - Мэгги Стивотер Страница 10

СЭМ

Я сидел в «Кенниз» уже минут пятнадцать, глядя, как официантка снует между другими кабинками, когда Грейс постучала по стеклу с той стороны. Подсвеченная сзади ярким солнцем, она казалась темным силуэтом; я различил лишь ее белозубую улыбку и воздушный поцелуй, который она послала мне, а потом они с Изабел завернули за угол и двинулись ко входу в закусочную.

Миг спустя Грейс, разрумянившаяся от холода, плюхнулась на обшарпанное красное сиденье; ткань джинсов со скрипом скользнула по вечно засаленной поверхности. Когда она приблизилась, чтобы поцеловать меня, я шарахнулся от нее.

— От меня что, воняет? — осведомилась она беззлобно и, положив мобильник и ключи от машины на стол, потянулась взять меню.

Я отодвинулся и кивнул на ее перчатки.

— Вообще-то воняет. От твоих перчаток пахнет волком. И ничего хорошего этот запах не предвещает.

— Спасибо за поддержку, человек-волк, — сказала Изабел. Грейс протянула ей меню, она решительно покачала головой и добавила: — Вся машина пропахла мокрой псиной.

Я не стал бы так уверенно утверждать про мокрую псину; да, от перчаток Грейс исходил самый обычный мускусный волчий запах, но к нему примешивалось что-то еще — какая-то неприятная нотка, раздражавшая мое все еще обостренное обоняние.

— Пфф, — фыркнула Грейс. — Пойду отнесу их в машину. Только не надо делать вид, будто вас обоих сейчас стошнит. Если подойдет официантка, возьмите мне кофе и что-нибудь с беконом, ладно?

Пока она отсутствовала, мы с Изабел сидели в неловком молчании; из динамиков лилась какая-то песенка, а из кухни доносился звон посуды. Я разглядывал искривленную тень от солонки на контейнере с пакетиками сахара. Изабел внимательно изучала объемистые манжеты своего свитера.

— Ты сделал еще одну птицу, — произнесла она наконец.

Я покрутил в пальцах журавлика, которого сложил из салфетки, пока ждал их с Грейс. Журавлик вышел кривобокий и неказистый, потому что салфетка была не совсем квадратная.

— Угу.

— Зачем?

Я потер нос, пытаясь избавиться от волчьего запаха.

— Не знаю. У японцев есть поверье, что, если сложить из бумаги тысячу журавликов, исполнится любое твое желание.

Вечно изогнутая правая бровь Изабел придавала ее улыбке какое-то жестокое выражение.

— У тебя есть неудовлетворенные желания?

— Нет, — сказал я, и тут Грейс снова плюхнулась на свое прежнее место рядом со мной. — Все мои желания уже исполнились.

— Что за желания? — заинтересовалась Грейс.

— Поцеловать тебя, — сказал ей я.

Она наклонилась ко мне и подставила шею, и я поцеловал ее за ушком, сделав вид, что не чувствую исходящего от ее кожи пряного волчьего запаха. Изабел прищурилась, хотя на губах у нее продолжала играть улыбка, и я понял, что моя реакция от нее не укрылась.

К нашей кабинке подошла официантка, и я отвел взгляд. Грейс заказала кофе и сэндвич с беконом, салатом и помидорами. Я попросил суп дня и чай. Изабел ограничилась чашкой кофе, а когда официантка удалилась, вытащила из маленькой кожаной сумочки батончик мюсли.

— Аллергия? — поинтересовался я.

— Ага, — отозвалась Изабел. — На захолустье. И на жирное. Там, где я жила раньше, были человеческие кофейни. Здесь же, когда я произношу «панини», в ответ слышу хорошо если не «свят-свят».

Грейс рассмеялась и взяла моего журавлика; в ее пальцах он замахал крыльями.

— Когда-нибудь мы поедем в Дулут и наедимся панини до отвала, — пообещала она Изабел. — А пока что ешь бекон, он тоже полезный.

Изабел скептически скривилась.

— Ну, если под пользой понимать целлюлит и прыщи, то конечно. Так что там с тем трупом, Сэм? Грейс мне рассказала… Ты ведь говорил о том, что, когда волки перестают превращаться, им остается еще пятнадцать лет.

— Ну, спасибо тебе, Изабел, — пробормотала Грейс и покосилась на меня, чтобы посмотреть, как я отреагирую на слово «труп».

Впрочем, она уже успела по телефону сообщить мне, что это не Бек, не Пол и не Ульрик, так что я и бровью не повел.

Нимало не смутившись, Изабел пожала плечами и щелкнула крышечкой телефона. Она подвинула его ко мне.

— Первая картинка.

Я развернул аппарат к себе; под корпусом захрустели невидимые крошки. Волк на экране был определенно мертв; у меня защемило сердце, но я горевал не в полную силу. Человеком этого волка я никогда не знал.

— Думаю, вы правы, — сказал я. — Потому что я видел его только в волчьем обличье. Должно быть, он умер от старости.