Мир Волкодава: Последняя война - Андрей Мартьянов Страница 10

Эту юрту Менгу помнил. Войлок был окрашен в оранжевый цвет, ночью мнившийся коричневым. Сам один раз стоял возле нее на страже, как отдаленный родственник хагана. Ночей десять назад. Тут живет самая любимая жена Гурцата мудрая госпожа Илдиджинь. Вместе с тремя рабынями и слугой-евнухом из Саккарема. Но почему сквозь щель меж пологом и стеной юрты пробивается легкий, неуловимый свет масляной лампы? С кем шепчется Илдиджинь, забыв, что ночью ее могут услышать даже в палатках нукеров внешнего круга?

— Уходи. — Менгу замер и, наклонив голову, вслушался. Разговор был очень тихим, большая часть слов исчезала в хлопанье колышущегося на ветерке войлока юрты и пронзительных звуках, издаваемых цикадами. — Уходи. Я не могу тебя принять, Худук. Конечно, я сумею тебя спрятать ва время, но как выйти за пределы лагеря моего мужа?

— …Да хранит его Вечное Небо! — Худук-хан произнес эти слова слишком громко, не сумев сдержать ярость. — Он убил всех! Всех, ты понимаешь?

— Успокойся, — серебром переливался женский голосок. — И позволь мне перевязать рану. Я думаю так: утром охранную цепь снимут. Я дам тебе одежды Джазира, моего евнуха. Если удача, сыном которой ты стал этой ночью, не оставит тебя, утром проберешься на берег Идэра. Дальше поручи свою судьбу в руки Заоблачных…

Ударил порыв ветра, и речи госпожи, разговаривавшей с ханом племени шайбани, были заглушены. Менгу наконец догадался, кого преследовал — одного из одиннадцати вождей. Того, чью жизнь символизировал одиннадцатый, погашенный костер.

"Что теперь делать? — Менгу застыл, будто сосулька на горных водопадах холодного Идэра. — Говорят, мать Илдиджинь происходила из шайбани… О боги, кажется, жена хагана — родная племянница Худук-хана! Вот почему он наверняка разыскивал ее юрту! И она поможет ему сбежать…"

Менгу соображал быстро, но действовать ему мешало два соображения. Во-первых, ворваться ночью в жилище супруги Гурцата означало неминуемо навлечь на себя гнев повелителя. Во-вторых, закон говорит: если пришел к жене, дочери или сестре своего господина без его разрешения, то пусть наказанием будет смерть.

Однако можно ли равнять смерть ничтожного нукера с великой опасностью для народа мергей-тов? Что надлежит выбрать?

Если хаган, разговаривающий с Заоблачными, решил, что вожди, выступившие против своего народа в тяжелый год, должны умереть, — значит, быть по сему. А когда тело человека по имени Менгу умрет, его дух придет к богам и они, благие и справедливые, рассудят, правильно он поступил или достоин наказания…

Менгу решился, шагнул вперед, взявшись за рукоять сабли, оттолкнул попытавшегося загородить ему дорогу евнуха в черных одеждах и, откинув полог, вошел в юрту госпожи Илдиджинь.

— Ты кто? — Она настоящая царевна. Лицо гордое, надменное, но одновременно это лицо красивейшей из женщин. Илдиджинь знает, что муж водительствует сейчас над всей Степью. Что ни один мужчина, кроме тех, кого она хочет видеть, не смеет нарушить покой любимой жены хагана.

— Менгу, десятник Непобедимых. — Эту фразу нукер из Байшинта попытался произнести с достоинством, стараясь не смотреть в окрасившиеся гневом миндалевидные очи Илдиджинь. И тотчас смутился. Он видел жен и дочерей хагана только на празднике Коб-Бар издали. Недаром вся Степь говорила: "Наследницы Гурцата столь же грозны, как отец, и прекрасны не менее своих матерей". Старшую дочь вождь мергейтов отдал в жены не кому-нибудь, а самому шаду Саккарема еще два года назад — это была плата за помощь конницы саккаремцев в войне против явившихся из-за синих волн океана меорэ.

— Уходи прочь, — подражая мужу, тихо и бесстрастно, сказала царевна. Нукера она, разумеется, не узнала. Да разве возможно вспомнить одного из многих тысяч воинов, верных Гурцату? Глянув за спину Менгу, где маячила огорченная физиономия евнуха Джазира, Илдиджинь добавила: — Тебя завтра накажут.

— С кем ты разговариваешь? — Менгу решил не вступать в пререкания с женщиной. — Кто этот человек?

Рядом с возлюбленной женой Гурцата сидел, скрестив ноги, обнаженный по пояс мужчина лет сорока. Правый его бок скрывался под пропитанной кровью повязкой, сделанной из длинных шелковых лент. Совсем недавно эта ткань украшала белый женский чапан госпожи Илдиджинь. Возле правой руки Худук-хана на кошме лежала сабля без ножен. Не его. Свою он забыл в юрте повелителя. Это оружие принадлежало евнуху, призванному охранять спокойствие повелительницы.

— Прочь! — Женщина встала с подушек и вытянула руку, указывая на полог юрты. — Или ты, грязный пес, умрешь здесь от моей руки!

— Кто он? — Менгу тоже был упрям. — Я вижу хана племени шайбани? Худука?

По законам мергейтов женщина могла сражаться вместе с мужчинами. Илдиджинь, не теряя достоинства, присела и, схватив даже не правой, а левой рукой саблю саккаремского евнуха, не разгибаясь, мгновенно нанесла удар. Она рассчитывала задеть незваного гостя по ногам, однако Менгу успел вовремя отскочить и обнажить свое оружие.

Худук, не обращая внимания на боль в ране, взялся за кинжал. Евнух, увидев, что госпожа желает убить нарушителя спокойствия ее дома, схватил Менгу сзади за шею.

Говорят, будто евнухи слабы и подобны женщинам. Видать, Джазир был исключением из правила. Кроме того, он воспитывался в Саккареме, где его и купили на рынке рабов послы Гурцата, желая преподнести подарок его жене. Невероятно сильные холодные пальцы надавили вначале на гортань верного нукера хагана, затем сжали шейные жилы…

Илдиджинь остановилась и с улыбкой опустила саблю. Она была уверена, что Джазир справится без ее помощи, тем более что женщине пристало проливать кровь только в битве, но никак не в драке с низкорожденным десятником.

Менгу начал терять сознание. Евнух знал, что делал: если пальцами сильно надавить на шею справа и слева и, как говорят известнейшие лекари Мельсины, закрыть ток крови от сердца к голове, человек на некоторое время будет в обмороке. Тогда его можно без труда связать или убить.

Как ни был силен и высокоросл десятник Непобедимых, освободиться от скорпионьей хватки Джазира у него не получилось. Илдиджинь стояла перед Менгу, и на ее губах мерцала жестокая улыбка. Худук-хан, остановленный мимолетным движением руки девушки, замер по левую руку от госпожи.

— Не трогай моих родичей, — хрустально-чистым голосом проговорила Илдиджинь. — Я неверно сказала. Тебя накажут не завтра, а сейчас.

И вдруг евнуха схватили сзади за ворот, резко отдернули назад, а Менгу, глаза которого уже заволокло разноцветным туманом, почувствовал, чте железная хватка Джазира ослабела. Нукер качнулся вперед и, последним усилием подняв саблю, ударил острием в грудь остолбеневшего Худук-хана. Илдиджинь не успела ему помешать.

Потом Менгу повалился на серую кошму и затих.