Дети лампы. Книга 3. Джинн и Королева-кобра - Филип Керр Страница 10

— А ты сам посмотри, куда она ведет, — предложила мама.

Трещина тянулась через весь чердак за котел с холодной водой. Рядом стояла пара старых мольбертов в белых чехлах.

— То, что вы ищете, как раз под чехлами, — подсказала мама.

Джон принялся неуверенно снимать один чехол, а Филиппа другой.

— Ну что же вы? — Миссис Гонт почувствовала их нерешительность. — Чего ждете?

— Я боюсь, — признался Джон.

— Я тоже, — добавила Филиппа.

Миссис Гонт окинула взглядом чердак.

— Н-да, — согласилась она. — Здесь и впрямь довольно мрачно.

Она произнесла свое слово-фокус, с помощи которого обыкновенно сосредоточивала джинн силу:

— ТУЧЕКУКУШАНДИЯ!

На чердаке тут же стало светло, как в солнечный летний день, а чехлы сами упали с мольбертов, и дети увидели два зеркала.

Это были особые зеркала, на металлической основе, с выпуклым стеклом, богато украшенные с обратной стороны. Самое странное, что свет, лившийся из окна на зеркала, не позволял увидеть то, что находилось перед ними, а давал почти люминесцентное изображение сложного узора, которым была украшена «изнанка» зеркала. Джон встал прямо перед зеркалом, постоял немного и пожал плечами.

— Не понимаю, — сказал он. — Либо я вампир и, значит, в зеркалах не отражаюсь, либо это какая-то уловка.

— Балда, — засмеялась мама. — Спереди ничего не увидишь. Обойди с другой стороны. Там — рабочая поверхность синопадоса.

С некоторым трепетом близнецы приблизились к зеркалам сзади. Металлическая поверхность с богатым восточным орнаментом сияла, отражая вовсе не бурые, сложенные из песчаника стены чердака в старом нью-йоркском доме. Зеркала отражали души близнецов, и дети смотрели на эти изображения как зачарованные. Миссис Гонт тем временем вела с ними какой-то сложный и не вполне понятный разговор:

— Сознание и материя, душа и плоть… Имея и то и другое, джинн призваны раскрыть великую тайну: им суждено постигнуть, где заканчивается материальный и начинается духовный мир, и развенчать тот бред, который несут эти хлыщи психотерапевты, любители будуарных исповедей. Дети, вы хоть понимаете, что вам дано видеть само зарождение жизни?! Только представьте, сколько мундусян мечтают заглянуть в себя, разобраться, кто они такие и на что способны. С одной стороны зеркала виден весь мир, но без вас, поскольку бренная плоть не вечна, а преходяща. А на другой стороне — душа, сокрытая в тени душа. Однако увидеть ее можете только вы. Никто, кроме вас, не вправе смотреть на ваши души, ибо только вы можете повлиять на то, какими они будут. Потому-то они и хранятся здесь, скрытые от всех Синопадос — вещь очень личная, она касается только того джинн, которому принадлежит.

Лейла на мгновение умолкла, оставив детей наедине с собственными мыслями.

— Потрясающе! — прошептала Филиппа. Она разом и узнавала и не узнавала себя в этом ярком, поминутно — нет, посекундно! — меняющемся и оттого таком таинственном и неописуемом изображении. И все же… ей было приятно его рассматривать. Кажется, она уже видела на компьютере нечто подобное, это называется… фрук… нет, фрактал. Да, точно, фрактал! Это значит, что каждая часть изображения является уменьшенной, но математически точной копией целого.

Ощущения и мысли Джона были почти такими же, как у сестры. Но почему-то в его памяти на миг всплыли пятьдесят долларов, которые мама отдала бездомному около магазина, и он понял, что мамина щедрость его все-таки немного беспокоит. Даже терзает. Неужели он, ее сын, заслуживает меньшего, чем какой-то нищий? Как только эта мысль пронеслась у него в голове, на синопадосе появилось черное пятнышко: маленькое, но вполне отчетливое. Оно сразу омрачило всю картину, и смотреть на нее стало неприятно. Получается, что его подлая мысль — все равно что клякса на в остальном безупречной душе? Ну и ну! Как же будет выглядеть его душа, если он совершит по-настоящему плохой поступок?

— Обалдеть! — выдохнул он.

— Что бы с вами ни случилось, — сказала миссис Гонт, — что бы вы ни сделали, все отразится здесь, на изображении ваших душ. Помните об этом каждую минуту своей жизни, потому что даже лучшие из нас носят внутри себя и рай и ад разом. Синопадосы будут ждать вас здесь всегда, чтобы вы могли себя проверить.

На день рождения к близнецам пришли только трое вместо четырех гостей. Дыббакс так и не появился, хотя его мать, доктор Дженни Сахерторт, обещала, что он обязательно будет. Жуткая невоспитанность! Впрочем, Филиппа не особенно удивилась. С Дыббаксом ей случилось общаться дважды, и оба раза он произвел на нее впечатление мальчика грубого и плохо воспитанного.

Ее брат очень ждал Дыббакса, но даже не успел огорчиться, что тот не пришел. Джон позабыл буквально обо всем, едва на пороге появилась Агата Дэнион. Эта девочка была воплощенной мечтой! Будь ему дарованы три желания, он потратил бы все три на то, чтобы создать это чудо. Остальные двое гостей, Джонатан Манней и Ума Каруна Айер, были постарше Джона с Филиппой, у них было побольше джинн-опыта, да и холод они, похоже, переносили куда легче. Подали традиционный праздничный джинн-обед: креветки в самбуке, бифштекс с перцем, блинчики со сладким апельсиновым соусом и, разумеется, пирог со свечками. За столом все гости рассказывали близнецам о себе и о том, каким именно образом каждый из них намерен помогать человечеству.

— Я собираюсь стать консультантом для тех, кто загадывает желания, — сказала Агата. — Чтобы бедные мундусяне не тратили три желания впустую. Согласно Багдадским законам, сам джинн, который будет выполнять желания, не имеет права давать людям советы. Поэтому любой добрый джинн наверняка даст мою визитную карточку тому человеку, которому он даровал желания. Ведь ему самому будет приятно, если этот мундусянин пожелает в итоге что-нибудь достойное, да и совесть его будет чиста. Поскольку совершенно ужасно, когда ты обязан выполнять всякие вредные или злобные желания.

Джон был готов заранее подписаться под любым словом Агаты. Однако в данном случае она и вправду предлагала вполне дельную вещь. Сам Джон выполнил пока не так уж много людских желаний, но зато он отлично помнил собственный неподдельный ужас, когда ему пришлось превратить Финлея Макриби в сокола.

Филиппа с улыбкой наблюдала за братом. Она одобряла его увлечение Агатой, но хотела — для его же блага, — чтобы его чувства были чуть менее очевидны. Сама она считала, что никакой консультант по желаниям не будет нужен, если в школах людей обучат грамоте, как положено. Дело-то нехитрое: надо просто говорить именно то, что имеешь в виду. Но Филиппа решила оставить эти соображения при себе, чтобы не обижать гостью.

Джонатан Манней сказал, что всецело разделяет принципы Агаты и именно поэтому решил стать психиатром.

— Я полагаю, что способен выслушивать людские проблемы, — сказал он. — А затем улаживать их с помощью джинн-силы. Анонимно. Ну, приходит кто-то ко мне на прием, допустим, с депрессией, а я потом, потихоньку, что-нибудь сделаю, чтобы его ободрить.