Дожить до вчера. Рейд "попаданцев" - Артем Рыбаков Страница 10

Каравай с солонкой тоже присутствовали. Стоило мне дождаться, пока Тотен в очередной раз выбьет пыль из своего прикида и снимет мотоциклетные очки, как из толпы ко мне вышла высокая и плотная деваха лет двадцати, одетая в белое, с мелкими синими цветочками, платье. На голове ее красовался цветастый платок. «Та еще модница-колхозница, — отметил я. — Вот только сапоги на ногах несколько выбиваются из ансамбля. Хотя по местным говнам в босоножках на каблуке не особо пошагаешь…»

Алик, по сценарию изображавший переводчика, пристроился ко мне, а пейзанку обогнал тот самый тип с золотой цепочкой. Остановившись, он вытянулся в струнку и начал здравицу:

— Guten Tag! Darf ich mich vorstellen? Mein Name ist Valdemar Akunkin. Ich bin der Biirgermeister des Dorfes! [7]— Услышав это бодрое вступление, я на секунду опешил. Алик, впрочем, тоже. — Das Dorf heißt Zagatje, — как ни в чем не бывало продолжал «золотоносный».

— Halt! — прервал его очухавшийся Тотен.

— Но, господин офицер… — все так же, на немецком, замямлил староста. — Мы искренне приветствуем доблестных немецких солдат…

— Вы что, идиот?! — продолжал наступление Алик. — Вы не видите, что господин обер-лейтенант ранен да к тому же утомлен дорогой?! Кто начальник гарнизона?

«Эх, молодец ты наш!» Благодаря финту Тотена я получил передышку и успел собраться с мыслями:

— Погодите, унтер-офицер! Этот крестьянин не виноват… Повязку плохо видно из-за пыли… — Я качнул левой рукой, действительно замотанной далеким от больничной белизны бинтом. — А вы, уважаемый, — я посмотрел в лицо старосте, — приходите с подарками позже. — И словно забыв о нем, отвернулся и махнул рукой ребятам, мол, размещайтесь на постой.

— Но обед? — спросил меня в спину сбитый с толку местный глава.

— А вот обед — это очень хорошо! — обнадежил его Тотен. — А через сколько готов будет? И где нам можно помыться? Горячей водой!

…Разместили нас в здании сельской школы, что стояло на северо-западной окраине деревни. Если быть совсем честным, то здание школы располагалось даже не в Загатье, а стояло между селом и железнодорожным разъездом, и от ближайшего дома топать нам пришлось метров триста, если не больше. «Топать» не в прямом, конечно, смысле… Староста оказался еще тем жуком — видимо, пытался таким образом уберечь своих односельчан от обдирания. Не думаю, что в случае с настоящими немцами эта уловка бы сработала… Что такое триста метров для жаждущих развлечений зольдатиков? Однако нашей группе такой финт только на руку — меньше вероятность, что кто-нибудь посторонний услышит, как мы на родном языке разговариваем. Мыться пришлось в реке, пробираясь по заболоченному берегу к склизким мосткам. Правда, Алик сообщил, что для нас баню натопят, подтверждением чему в настоящий момент были поднимающиеся над несколькими дворами дымки.

Интересно, они по-настоящему натопят или просто воды согреют, для непривычных к парной европейцев? — размышлял я, карауля первую партию купальщиков. Мне как бы и с руки первым караулить — вроде развалился офицер на лавочке и наблюдает за личным составом. Люк с Фермером расположились чуть поодаль, метрах в пяти, на куске брезента, и хоть и разоблачились до трусов, но тоже бдят. Командир решил, что лучше будет в темпе искупать «трофейных», а потом и самим посменно умыться. Логика понятная и простая — сразу по приезде никто нам докучать не станет и значительно меньше шансов, что кто-то обратит внимание на все те же лингвистические несуразности. Ну а потом с местным населением будет общаться уже немецко-говорящая троица.

Парни наши уже макнулись и теперь сосредоточенно намыливались, сверкая незагорелыми частями тела. Кстати, все «гости из будущего» тоже приобрели характерный «офицерский» загар — руки до локтя, лица и шеи у всех нас загорели до солидной «шоколадности», а вот все остальное как было белым, так и осталось. Исключение составлял лишь Тотен, успевший незадолго до исторической поездки в Минск смотаться с семьей в теплые страны.

Но купаться ему еще не скоро — он пока с местными о харчах беседы ведет.

Первым из воды вылез Юрин и, наскоро обтеревшись, бросился одеваться.

— Коль, не торопись, — негромко окликнул я его. — Можешь тоже простирнуть что-нибудь, вон как старшина. — Емельян действительно затеял нешуточную постирушку, разложив на досках две или три нижних рубахи, которые старательно натирал сейчас куском трофейного мыла.

— А вы как же?

— А мы потерпим. Пусть лучше одна часть будет полностью готова, чем каждому по чуть-чуть.

— Ага! Тогда я мигом. — Сержант в одних форменных брюках помчался вверх по круче к машинам.

Я повернулся к командиру:

— Ничего не нарушил?

Саша махнул рукой: мол, все в порядке.

Достав из нагрудного кармана серебряный портсигар, я закурил. Только здесь, на войне, я понял, насколько удобная эта штука. Сигареты не мнутся и не ломаются, а под дождем можно не думать, как сохранить их сухими. Но ведь раньше, в нашем времени, когда на каждом углу по ларьку, торгующему табаком, считать это проблемами мог или параноик, или эстет, чью душу грело само наличие портсигара. Стряхнув пепел, я уставился на гравировку на крышке. Рубленым готическим шрифтом там было написано поздравление для какого-то Андреаса с окончанием технического училища. Убей бог, не помню, у кого эту вещицу забрал. Да и вообще все эти «зарубежные гости»: францы, германы, людвиги и андреасы — уже давно слились в моем сознании в сплошную стилизованную «киноленту». В памяти остались лишь яркие детали, вроде широко распахнутых глаз на лице, искаженном испугом, цепочки входных отверстий на обтянутой серым сукном спине или стиснутых в последнем предсмертном спазме ободранных пальцев… А вот наши, и живые и мертвые, помнились хорошо. И сосредоточенно насупленные брови Вадима Чернова, когда он пытался въехать в очередную показанную ему мною «мульку», и хитрый прищур Семена Акимовича, когда мы грузили спертое у немцев зерно, и наивный взгляд Лидочки-комсомолочки, в те моменты, когда Док ей по ушам ездил… Плохо, что семью свою вижу только во сне… Пару раз даже просыпался с ощущением, что сын плачет и зовет меня… Но позволить подобное могу только ночью, днем же старательно гоню сентиментальность прочь.

Ну вот, замечтался и не заметил, что рядом уже пару минут кто-то есть. Повернулся — Зельц. Китель постелил и сидит рядом в черных сатиновых трусах и майке с Вермахтовским орлом на груди. А что, мы все так ходим. Среди трофеев чистых смен нижнего белья хватало, а мы мальчики не брезгливые. Да и маскировка нормальная. По крайней мере — в такой вот ситуации.

— Как голова?

— Путем…

— А рука? — Лешке явно скучно, к тому же со мной у него отношения наиболее теплые, что ли. Бродягу он боготворит как «Великого Учителя», командира, похоже, слегка побаивается… Люка, впрочем, тоже… А Тотен у нас офигеть, какой занятой и секретный! Нормально поболтать у парня получается только со мной, Доком или Ваней, но от Серегиных шуток у Дымова явно начинают гореть предохранители в башке, и он больше пятнадцати минут обычно не выдерживает.