Меченосец - Глен Кук Страница 10

— Ты слышишь?

Все, кроме расспросов, Рогала улавливал с необыкновенной ясностью. И сейчас, насторожившись, сообщил:

— Нет, ничего.

— Шум за нами. Может, и показалось.

Готфрид тащил Добендье в заплечных ножнах. Теперь меч храбрости не прибавлял, и воин снова превратился в озадаченного, перепуганного мальчишку, старающегося казаться сильным и не выдать того, что находка все сильней завладевает душой.

Гном был не слишком приятным спутником и собеседником, но все же отвлекал от мыслей о семье и Касалифе. Хотя об Анье юноша не думать не мог — несчастное изнеженное дитя! И нога разболелась. Передохнуть бы!

Рогала вгляделся во тьму.

— Вряд ли они здесь, наверняка поверху преследуют. Не бойся, выберемся.

Потерпев немного, Готфрид в очередной раз спросил: «Почему ты меня выбрал?» — и снова услышал: «Выбирает Добендье».

Но это хоть ответ. Большую часть слов гном пропускал мимо ушей. Интересно, давно ли произошел этот выбор? Должно быть, Плаен что-то подозревал. Может, меч влечет к себе? И миньяка притянул в Касалиф? Рогала отмалчивался.

— Но почему я?!

— Воля Зухры.

Вот и весь сказ.

Но кто такая — или что такое — Зухра, проводник не объяснял. Готфрид кое-как понял: скорее всего, Зухра женского пола, богиня или вроде того и, должно быть, создательница Добендье. Она хозяйка то ли морей, то ли подводного мира, и очень кровожадная.

Ее имя звучало в легенде о Туреке Аранте, обозначая таинственную могущественную сущность, но едва ли более. Зачем, почему, отчего, что дальше — как же понять все это?

Гном оказался никудышным спутником. Рот открывать разговора ради, чтоб скоротать время, не хотел, а только приказывал, поучал да расспрашивал про новое мироустройство. Да еще жаловался на судьбу и на некое проклятие. Готфрид искренне пожалел Турека Аранта, которому пришлось терпеть Рогалу больше года.

День и ночь уже не различались, и он отсчитывал сутки по перерывам на отдых. Когда гном позволял остановиться, юноша валился замертво и засыпал на месте, но мучился кошмарами. В них кишели нелепые и бесформенные злые тени. Крались следом, грозя пожрать душу. Кто, зачем? Ответа он не находил. Может, дурные видения навевает меч или погонщик его рабов, Тайс Рогала? А вдруг душа чувствует, как ищет ее Невенка Нерода?

Беспокойные сны не давали отдохнуть. Готфрид раздражался, бурчал, переругивался с гномом. Тот, явно удивленный, стал внимательнее присматриваться к избраннику.

Вскоре после восьмого ночлега проводник объявил, что через час они поднимутся наверх.

— Наконец-то! — оживился Готфрид. — Надеюсь, там день. Я пещерами сыт по горло.

— Рано радуешься. Может, назад придется удирать со всех ног.

Вечно коротышка ворчит, только настроение портит!

— Парень, пойми: Добендье не всесилен. Он не готов схватиться с еще одним… Одной… В общем, с тварью, вселяющейся в мертвеца. Пока нам лучше держаться от них подальше.

Готфрид подумал о Касалифе, об Анье, и злость снова всколыхнулась внутри, однако боль и горечь теперь поблекли. И страх, и гнев — все показалось вялым, полустертым. Странно.

— Тайс, скажи, меч пьет и мои чувства?

— Добендье-то? Да нет. Напротив, усиливает.

— Тогда почему я почти ничего не ощущаю?

— Потому что у человека есть предел. Когда скапливается слишком много боли, своей и чужой, душа глохнет. Придет время, и скорбь вернется. Наш рассудок умно устроен: сам знает, когда можно терзаться, а когда нет. Сперва — выжить, остальное потом. Не тревожься попусту.

— Не буду, — пообещал Готфрид и подумал, что лучше про кошмары не упоминать: днем они кажутся такой глупостью!

Когда выбрались наверх, на горизонте уже разлилось кровавое закатное марево, загустевшее от дыма. Небо испещряли серые столбы бесчисленных пожарищ.

— Они выжигают Гудермут!

— Тише! — рявкнул гном.

Послышался стук копыт — мимо проскакал вентимильский патруль, направляясь к небольшому лагерю у дымящихся руин деревни. Поселение окружал частокол крестов с распятыми. Захватчики не знали жалости.

Гном долго смотрел на развалины, затем спросил:

— Они всегда так?

— Всегда. По слухам, в Гревнинге было и похлеще.

Рогала видывал всякое во времена Войны Братьев, но зверства вентимильцев его явно потрясли.

— Но зачем убивать побежденных? Кому крестьяне мешают?

— Миньяк поклялся, что истребит или поработит всех и вся, если мы не отдадим меч. А мы не верили в его существование.

На мгновение лицо Рогалы искривилось гримасой отвращения.

— Он его получит — промеж ребер. Но чуть погодя. Где мы сейчас?

— Не знаю.

— Это ж твоя страна!

— Мне путешествовать особо не приходилось.

— Хорошо, что находится в сорока милях от места нашей встречи?

— Пшеничные поля, деревеньки, небольшие замки. У нас все маленькое, Катиш — единственный настоящий город королевства.

— Чего оправдываешься? Ну деревня и деревня, жизнь как жизнь. Ты мне про столицу расскажи. Где она?

— На западе отсюда, милях в тридцати-сорока, наверное. Извини, точно не знаю.

— Снова оправдываешься! Запомни, парень, все остальные оправдываются перед Меченосцем, он же — никогда. Будь высокомернее, этого от тебя и ждут. Сказал бы «сорок миль», чтоб уж наверняка. Мне ходьбы хватило — лошадей возьмем. Верхом умеешь?

Готфрид скривился: что, гном его вовсе за недотепу держит?

— Умею. Но Катиш, должно быть, в осаде, если еще не пал.

— И прекрасно! Лучшее убежище от врага — у него за спиной: через плечо заглядывать можно, пырнуть исподтишка, если надо. И не смотри так кисло. Коли выжить хочешь, при мече или без, заруби себе на носу: на войне все средства хороши! Станешь играться в благородного рыцаря — выпотрошат, как курицу.

Тьма скрыла вентимильский лагерь, оставив лишь россыпь костров — словно звезды опали с неба.

— Тайс, глянь! — Готфрид указал на запад. — Комета!

— Снова, — вздохнул гном и, чертыхнувшись, забормотал себе под нос: — Скверно будет, ох скверно.

— Перед Войной Братьев тоже ведь появлялась?

Как ни странно, Рогала ответил:

— Да. Эта самая, дьявол ее побери! Дел будет — не разгребешь. Ладно, думаю, пора навестить наших дружков у деревни.

— Кажется, я сейчас не слишком-то гожусь на роль конокрада. Устал, ослаб. Поспать бы, — сказал Готфрид, а душу будто льдом сковало — ведь вернутся кошмары.

— Да ты бодрствовал всего ничего! Что ж, ладно. Все равно лучше дождаться, пока они улягутся.