Благословение Пана - Эдвард Дансейни Страница 10

Брайтону было не в новинку развлекать людей, впервые приехавших на курорт. Никогда прежде викарию и его жене не приходилось видеть три великих творения. В первую очередь, здесь было море; и его огромное, не тронутое заботой людей пространство действовало успокаивающе на простую душу человека, привыкшего радоваться маленьким победам, одержанным над Природой благодаря постоянному труду. А еще был город, королевский памятник прошедшему празднику, с огромными современными отелями, где Анрелы чувствовали себя так же неуютно, как швейцарский портье чувствовал бы себя на сборе хмеля. И были холмы, которые когда-то выходили прямо к морю, встречаясь с ним лицом к лицу, и которые, возможно, когда-нибудь еще встретятся с ним лицом к лицу; викарий не видел южных холмов прежде, однако они мало чем отличались от северных, и, едва взглянув на них, он вспоминал о своей заботе, правда, в другое время мысли о ней тоже редко покидали его. Ему не удавалось забыть лицо Томми Даффина, каким он видел его в гостиной, когда начало темнеть. Было в его лице что-то, грозившее бедой воддингскому приходу: то ли людям, которых викарий крепко любил, то ли жизненному укладу, который он любил еще крепче. Угроза была; и пусть “угроза” – сильное слово, однако оно самое подходящее, думал Анрел. Следовало в послании епископу употребить более сильные выражения, и тогда можно было бы рассчитывать на помощь; что ж, придется написать еще раз, и по-другому, прямо сказать обо всем, чего он боится; написать так, чтобы у епископа не осталось сомнений насчет помощи, ведь без нее викарию никак не справиться с непонятной опасностью, потому что в его скромном служении ему еще не встречалось ничего подобного. Без епископа ничего не получится.

Очевидно, что епископу было бы по душе, если бы Анрел остался в Хоуве на две недели. Но как же быть с работой? Как, живя в Хоуве, разобраться с ужасной мелодией, взбаламутившей прихожан? Как определить, чем она грозит деревне, как найти способ противостоять ей? Вне всяких сомнений, епископ направил в Волдинг опытного человека. Наверняка, выпускника университета с отличным дипломом; таких у него хватает. Правда, с чужаком вряд ли станут откровенничать о том, что уже случилось. Но если он сумеет все устроить до возвращения Анрела, будет чудесно. А если не сумеет? Если Анрелу придется самому все распутывать, то уж лучше побыстрее вернуться к работе, иначе может случиться самое страшное. Впрочем, что может случиться, он и сам не знал. Надо подумать о фактах. Надо собрать информацию о том, что происходит в Волдинге. Для этого надо быть на месте. Что толку в Хоуве? К тому же он отбыл тут предписанную епископом неделю.

Некоторое утешение мистер Анрел находил, читая в гостиной миссис Смердон забытые другими постояльцами журналы, не прочитанные им прежде, и разглядывая немыслимое количество сверкающей гальки, собранной морем без всякой практической надобности, как обычно бывает с коллекциями, но обретшей форму и смысл благодаря работе времени. Однако стоило викарию отвлечься, и он вновь вспоминал изменившееся лицо Томми Даффина, давшее толчок его страхам, не говоря уж о невероятной фантазии – ведь было что-то такое в глазах Томми Даффина! – но викарий старался держать себя в определенных границах, пока мог, а потом ему ничего не оставалось, как обратиться за помощью к епископу. Увы, миссис Анрел оказалось не по силам успокоить мужа, потому что она не верила в помощь с этой стороны.

Не стоит писать о догадках и размышлениях Анрела, ибо пусть поступок всего лишь тень мысли, но все же за тенью следовать легче, чем за мимолетным огнем, порождающим ее; а видимым результатом тревожных раздумий викария стало то, что ровно через семь дней ссылки чета Анрелов возвратилась в Волдинг и викарий привез с собой фунт лучшего чая, какой только смог купить. Возвращение в приход было триумфальным: хозяев неторопливо и с достоинством приветствовал черный кот, настолько избалованный с младенчества, что однажды, когда его унесли с подстилки, он заорал от удивления; их с радостью встретили соскучившиеся вещи, сверкающие на солнце родные безделушки; Марион торопливо заваривала чай, и миссис Твиди, кухарка, явилась с вопросом, не возражают ли мистер и миссис Анрел против холодного ростбифа на ужин, хотя не могла предложить им ничего другого, просто ей хотелось послушать о Брайтоне. До чего же приятно было вновь сидеть за собственным чайным столом! И все-таки викарий не остался дома, а поспешил с купленным в Брайтоне фунтом чая в деревню и вбежал в дом миссис Тиченер как раз вовремя, ибо миссис Тиченер еще не заварила чай, но вскипевший чайник уже пел свою песню.

– Я привез вам из Брайтона подарок, – сказал, входя, викарий.

– Входите, сэр, – произнесла хозяйка почти одновременно с гостем.

– Благодарю вас, миссис Тиченер. Здесь фунт чая.

– Вы очень добры, сэр.

– Надеюсь, вам понравится.

– Не сомневаюсь, – отозвалась миссис Тиченер.

После того как они немного поговорили о чае, для миссис Тиченер было вполне естественным пригласить викария к столу.

– О, для меня нужно много чая, я ведь люблю очень крепкий, – сказал викарий.

Миссис Тиченер заварила крепкий чай, и дальше все пошло по заранее продуманному мистером Анрелом плану. Они сидели за столом и беседовали; предметом их беседы был аквариум в Брайтоне, где собраны обитатели многих морей, которые через стекло дивятся на людей, в то время как люди с другой стороны дивятся на них. Пока миссис Тиченер в теплой комнате слушала байки о Брайтоне, прихлебывая хороший чай, кстати, заваренный крепче обычного, прошлое начало понемногу возвращаться к ней: ей тоже было о чем рассказать, и не о каком-то там доступном Брайтоне, а о делах давно минувших дней. В подобном настроении она не могла уступить первенство даже самым чудесным рыбам; ведь в беседе, как в карточных играх, тоже есть победы и поражения, есть изумление, смех и даже страх. Истории миссис Тиченер тоже были не абы что; и викарий осторожно, как араб с помощью невесомой веревки направляет верблюда, направлял воспоминания хозяйки дома в нужном направлении. За последнюю неделю, никому ничего не говоря, он кое-что обдумал и пришел к миссис Тиченер, надеясь, что старуха поможет ему продвинуться дальше в его догадках. Она рассказывала только о своей деревне; но даже если бы географические рамки ее рассказов расширились, они не стали бы от этого проницательнее или богаче знанием о необычном и особенном в характере отдельного человека. Наконец заговорили о том времени, когда в Волдинге жил преподобный Артур Дэвидсон.

– Я часто вспоминаю, миссис Тиченер, – сказал викарий, – ваш рассказ о том, как однажды вечером вы видели мистера Дэвидсона в саду его дома.

– О да, сэр.

– Помнится, он танцевал?

– Так и было, сэр. Он танцевал.