Солнце для речного демона - Марго Генер Страница 10

- Но… - оторопело, словно еще не верит в произошедшее, выдавила Орелия. – Как это… Я же дочь… Ты же бургомистр…

- Пред лицом опасности мы все равны, - проговорил бургомистр обескровленными губами.

Повисла пауза, в которой Эмили почти слышала, как скрипят шестеренки в голове у дочери бургомистра. Та сидела, медленно бледнея и сжимая пальцами юбку.

Бургомистр тем временем продолжал загробным голосом:

- Речному демону нужна жертва. Он вновь подал знак, тина и водоросли затопили весь берег. И мы не можем ему позволить вновь совершить паводок. Орелия…

Он запнулся, словно невидимая рука сдавила его горло, затем прокашлялся и продолжил под сочувственными взглядами остальных:

- Ты не хуже меня знаешь, какие разрушения он приносит. Это катастрофа. Именно катастрофа. И лишь в наших силах её предотвратить…

- И ты готов отдать меня этому монстру? – еле слышно пролепетала Орелия.

Бургомистр покачал головой.

- Не готов, - сказал он. – К такому нельзя быть готовым… И я бы все сделал, чтобы этого не произошло. Потому, что я твой отец. Но еще я бургомистр Обода. Я отвечаю за него и за всех людей, живущих в нем. Мы отвечаем…

Орелия, наконец вздрогнула, словно смысл происходящего до нее дошел. Она вскочила и прокричала, страшно выпучив глаза:

- Что значит мы? Что значит мы! Папенька! Вы умом тронулись!

Бургомистр смотрел на дочь не мигая, словно превратился в восковую куклу, которой никак нельзя испытывать эмоции, иначе она растает.

- Это значит, Орелия, - сказал он мрачно, - что принадлежать к семье бургомистра предполагает не только разъезды в каретах и покупку модных нарядов. Это ответственность. И я не могу пренебречь ею.

- Папенька! – взвизгнула Орелия, становясь цвета выбеленной стены. – Ты не посмеешь! Не посмеешь так со мной поступить! Я твоя дочь! Ты должен меня защищать!

- Я защищаю не только свою дочь, но и каждую дочь Обода, - загробно проговорил бургомистр, словно заучил эту фразу именно на такой случай. – Каждая дочь Обода – моя дочь. И я должен принять это страшное решение. Жребий брошен. Мы ничего не можем сделать, Орелия…

- Ты должен спасти меня! – в отчаянии закричала Орелия, из ее глаз брызнули слезы, и Эмили ощутила, как по её щекам тоже текут горячие дорожки.

Бургомистр кивал, словно самому себе, убеждаясь, что все делает правильно, его губы что-то бормотали. Но потом он проговорил уже громче:

- Орелия, нет смысла спорить. Жребий брошен и вытянут в присутствии всех этих мужчин. Не хочу казаться героем. Поверь, происходил это тайно, я бы нашел лазейку. Я бы придумал, как не пустить тебя. Как уберечь от этой жертвы. Но все произошло здесь…

- Как ты мог… - разрыдалась Орелия. – Ты должен был предвидеть, ты… Ты…

По лицу бургомистра было видно, что он с трудом держится, чтобы не завыть в голос. Пальцы так сильно сжали стакан, что по нему разошлась паутина трещин, он в кровь кусал губы, но продолжал сидеть в кресле бургомистра. И несмотря на весь ужас происходящего, Эмили ощутила глубокое уважение к этому человеку.

Никто не решался вмешаться судьбоносный разговор отца и дочери. Даже Нордил, который прежде всё время что-то выкрикивал, притих и круглыми глазами взирает то на Орелию, то на бургомистра.

Тот проговорил все так же тяжело:

- Речному демону нужна дева. Невинная и непорочная дева, и лишь так он меняет гнев на милость.

Орелия смотрела на отца, и лицо её вдруг начало медленно меняться. Из бледного оно становилось розовым, а когда щеки побагровели, спросила дрогнувшим голосом:

- Невинная и непорочная?

- Ты не хуже меня знаешь закон, - отозвался бургомистр.

- Но…

- Не терзай больше мне душу, Орелия, - проговорил он, вытирая лицо. – Я не знаю, кому из нас хуже…

- Несомненно мне, - вдруг резко бросила Орелия. – Это же не тебя отправляют на казнь!

Бургомистр поднял усталый и какой-то затравленный взгляд.

- Не казнь, - поправил он. – Жертву…

Губы Орелии искривились, она выкрикнула:

- Какая разница, как называть этот ужас! Отец, прошу, подумай…

- Уже все решено…

- Но демон не примет мою жертву! – выпалила наконец Орелия.

По залу прокатился испуганный вздох, все застыли, в воздухе повисло напряжение. Эмили тоже собралась, словно готовится к прыжку.

Бургомистр непонимающе вытаращился на дочь.

- Что? Что ты говоришь, Орелия? – спросил он.

Девушка повторила:

- Я говорю, папенька, что речной демон не примет меня в качестве жертвы.

- Почему ты так решила? – поинтересовался отец, и Эмили в голосе бургомистра уловила явную надежду.

Орелия колыхнула головой, откидывая за спину косы, похожие на канаты и проговорила:

- Демону нужна невинная и непорочная.

После этих слов она внимательно посмотрела на отца, но тот, словно не понимал, к чему она клонит. Тогда девушка вдохнула и сказала на выдохе:

- Речной демон не примет моей жертвы потому, что ему требуется девственница. А я таковой не являюсь.

В любое другое время такое заявление означало бы несмываемый позор на голову девицы, десяток ударов плетьми по пяткам, пожизненное наказание, крики и угрозы… Но сейчас на лице бургомистра читалось лишь одно чувство. И это чувство называлось облегчение.

Не то облегчение, которое испытывают люди, донося тяжелую сумку из лавки домой. Нет. Это было облегчение великана, держащего гору, к которому внезапно пришла смена, и он передал непосильную ношу на другие плечи.

Мужчины тревожно за шептались, Орелия победно смотрела на них, словно выстояла против армии врага. Хотя это почти так и было. Бургомистр тяжело дышал, шаря взглядом по столу, будто там мог найти нужные слова.

Наконец, дар речи к нему вернулся, он проговорил дрожащим от нервов голосом:

- То есть, как… Ты не невинна? Но кто… Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения.

- Именно, - согласилась Орелия, вскинув подбородок.

Ропот тем временем нарастал. Когда он достиг точки, где превратился в шум, Нордил резко поднялся и выкрикнул:

- Но если Орелия не годится, тогда кто?

Бургомистр кивнул и показал ладонью, чтоб тот сел. Когда мужчина занял свое место, глава проговорил:

- Справедливый вопрос. Согласно правилам, записанным в уставе Обода, если после вытягивания жребия выбранная оказывается не годной, очередь переходит к тому, у кого оказалась вторая укороченная соломинка.

Все закивали, а по залу прокатился сдавленный стон.