Тайны Далечья - Марина Юрина Страница 10

– Вась, а Вась, – шепнул дружку Михрютка, пока Варвара с Матвеем препиралась, – ты ничего случайно не перепутал? Ту ли девицу-то похитил?

– Какую просили, такую и похитил, – огрызнулся тот. – Забирайте, нечего привередничать. Другой-то все одно нету, а я пойду посплю денек-другой, надоело это чудо рыжее сторожить. Устал, сил нет. – И закрылся у себя в пещере, ни входа, ни выхода не видно.

Задумался Михрютка. По-любому Варвару нужно батюшке вернуть. Но как же тут быть? Если Матвей ее спаситель, стало быть, ему на ней и жениться. Это всем известно. Как же горю-то его помочь? Думал Михрютка, думал, аж голова заболела. А Варвара с Матвеем все ругаются. Надоело это омутнику, прикрикнул на них слегка. Матвей-то сразу умолк, а девица строптивая еще больше расшумелась – где это, мол, видано, чтобы слуги командовали да господам указывали. Дунул легонько омутник на девицу, и потекла у нее изо рта вода ручейком. Как только рот закроет, вода течь прекращает, как откроет, сказать что-то захочет, так вместо слов веселый ручеек журчит. Варвара глаза выпучила, что жаба болотная. Раздулась от злости, покраснела, того гляди, лопнет, так ей невтерпеж высказаться, а не может. Матвей от смеха по траве катается, забыв про царское звание и соответствующее ему поведение, так ему понравилось, что хоть кто-то сумел Варваре рот заткнуть.

Пошли они все вместе к царю Миколе. Варвара надулась, но молчит, рот открыть опасается. Матвей-царевич пригорюнился, думы тяжкие его одолевают. А Михрютка тишиной наслаждается да прикидывает, как дальше быть. Путь неблизкий, солнышко уже к закату клонится, а они все идут да идут. Попалась на пути деревенька. Михрютка хотел ее стороной обойти, а Варвара вдруг его за рукав потянула, смотрит жалобно, а рот открыть боится.

– Говори уж, – усмехнулся омутник, – только чур по делу, да помни: захочешь обругать кого али поучать станешь – вновь вместо слов ручеек побежит.

И говорит ему тут Варвара, что живет в деревеньке этой нянюшка ее бывшая, Пелагия, которая еще при матушке их с Василисой нянчила, а потом то ли состарилась, то ли с Настасьей не ужилась, но отправили ее на покой в деревню. Василиса-то помладше будет, она няню и не помнит совсем, а Варвара помнит и скучает по ней. И попросила Варвара Михрютку в деревню заглянуть, с нянюшкой Пелагией повидаться, когда еще ей, царевне, такой случай выпадет. Не вольны царевны, куда хотят, ходить да терем без спросу покидать. А тут вот она, деревенька-то, совсем рядом.

Михрютка такому повороту дела даже обрадовался. Он-то, конечно, хоть днем, хоть ночью сквозь любой лес пройдет, через любую реку переправится, а царевна? Она небось балованная, изнеженная, темноты боится, да и устала, поди. И Матвею отдых не помешает, а Михрютка тем временем подумает, как лучше поручение выполнить. Нянюшка Пелагия Варваре обрадовалась: обнимает ее, в горницу ведет да за стол сажает. И Матвея с Михрюткой как дорогих гостей привечает, к столу приглашает. Хотел было омутник отказаться, не дело это, слуге за одним столом с детьми царскими сиживать. Но тут его Варвара удивила, сама за стол усадила, нянюшке перечить не велела. Сидят они за столом, Пелагия на царевну никак не налюбуется, а возле омутника кошечка пестренькая вьется, так и трется об него, так и мурлычет.

– Гляди-ка, – покачала головой Пелагия, – знать, приглянулся ты ей, а Мурке моей редко кто нравится.

Вот наступила ночь, отправился Михрютка на сеновал спать, а кошечка за ним увязалась. Лежит он, звездами любуется, ночь теплая выдалась, ни ветерка, на небе ни облачка, как вдруг будто задремал он и слышит рядом голос бабки Гапы. Он собственными глазами видел, как бабка под дождичком заколдованным растаяла, а Михрютку успела в дупло дуба столетнего запихнуть. Лет полета назад то было. В ту пору как раз чудища заморские в лес пожаловали да свои порядки наводить стали, но наши тоже не лыком шиты, показали супостатам, кто в лесу главный. Чудищ изгнали, но и своих полегло немало. И бабка его, кикимора Агриппина тоже. И говорит ему во сне бабка Гапа: «Спустись к колодцу, колодезника кликни, а как отзовется, так скажи: «Братец Антип, покажи, куда идти», а после делай, что он скажет».

Вот подходит Михрютка к колодцу, зовет Антипа да говорит ему слова заветные. Колодезник отвечает: «Прыгай в колодец, ничего не бойся, по сторонам не гляди, только вперед смотри. Да помни: как бы страшно тебе ни было, глаза не закрывай и не моргай, пока не увидишь ответ на свой вопрос. А как увидишь, сразу глаза зажмурь».

Прыгнул Михрютка в колодец: вокруг темно, внизу чернота, летит он долго, а дна все нет и нет. Потом вдруг вспышка яркая сверкнула, он от неожиданности зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что стоит на высокой скале, внизу море бурное плещется, а перед ним – ворота в замок. Да не замок то, а крепость неприступная; охраняют ее скелеты в воинских доспехах, и внутрь птица незамеченной не пролетит, мышь не проскользнет. Не успел Михрютка так подумать, как оказался посреди богато убранной залы, вокруг каменья драгоценные сверкают, птицы диковинные заморские в клетках золотых сидят, у дальней стены возвышается золотой трон, а на нем сидит человек в богатых одеждах.

Перед ним стоит красавица писаная, а из глаз ее ясных слезы на пол капают, а как пола коснутся, так в бриллианты превращаются.

– Плачь, красавица, плачь, – насмехается над ней вельможа, – чем больше ты плачешь, тем богаче я становлюсь.

– Мой жених меня спасет, – вытирая слезы, говорит девица.

– Он попытается, не сомневаюсь, – кивает вельможа, – да только мне того и надобно.

Тут понятно стало Михрютке, что вельможа этот – чародей могущественный, а красавица – царевна Василиса. Он прислушался.

– Почему это? – У девицы от удивления аж слезы высохли.

– Жених-то твой мне ни к чему, – махнул рукой чародей, – мне слуга его нужен. Будешь умницей, поможешь мне, может, и отпущу тебя с Матвеем твоим.

– Чем же я могу помочь? – удивляется царевна.

– В замок мой спасители твои войдут, я им препятствий чинить не стану. Да вот выйти не всем удастся. Как явится за тобой суженый твой, ты навстречу выйдешь, на чародея злого, как водится, пожалуешься, поплачешь. А потом у слуги его камешек малый с шеи снимешь. Камешек – простой самоцвет, не яхонт, не бриллиант, висит на обычном шнурке шелковом. Что хочешь делай, но камешек этот добудь, хоть уговорами, хоть хитростью женской. Как только его мне отдашь, так я вас и отпущу. Поняла ли меня, красавица?

Что царевна ответила, Михрютка уже не расслышал, вновь ослепила его вспышка, зажмурился он и оказался опять возле старого колодца, а рядом бабка Гапа стоит. «Чародея того Некросом звать, а дорогу тебе кошка покажет», – сказала бабка, по голове Михрютку как в детстве погладила и пропала, словно и не было ее.

Проснулся омутник на сеновале, смотрит: уже заря занимается, под боком у него кошка Мурка пригрелась. Не может он понять, сон то был или явь? А камешек-то на шнурке шелковом с самого детства у него на шее висел. Красивый такой камешек, желто-зеленый, с прожилками, на воду болотную в солнечный день похожий. Формы необычной, с одной стороны – камень как камень, водой обточенный, Михрютка возле реки много таких видал, а с обратной стороны – ровный будто поле, словно отрезанный. Бабка Гапа ему строго наказывала, никогда камешек тот с шеи не снимать. Михрютка так к нему привык, что и думать о нем позабыл.