Двадцать отражений лжи - Ольга Шумилова

Если кто-то говорит, что ваш труд жизненно необходим Империи, значит, вас ждет двое суток утомительной, кропотливой и не имеющей никакого практического применения работы. Аксиома, не требующая доказательств — особенно, если у вас контракт с военной лабораторией.

— Великие Создатели, ты что, здесь с позапрошлого дня торчишь?… — в дверях лабораторного бокса возникла Верона, обмахиваясь пачкой распечаток. — Хоть домой-то на ночь уходила?

— Нет.

Лаборантка наклонилась над полированным боком автоклава и, кокетливо поправив длинные темные локоны, заметила:

— Образцовый трудоголик — только в музей и под стекло. Ты же вообще не хотела брать этот проект…

— Еще бы не хотела, — проворчала я, набирая в дозатор реагент. — Наверху, видимо, полагают, что достаточно всучить кому-нибудь на анализ горсточку рассыпавшихся в прах пару тысяч лет назад инопланетных потрохов, и задница внешней разведки будет вылизана в достаточной мере. Но почему этот кто-то — всегда я?

— Потому что ты хамишь директору, — веско заметила Верона. — А вообще, ученые такого класса работают в столичной Академии — там уж твоя диссертация из-за отсутствия образцов покрываться пылью не стала бы. И вообще, Ким, я же говорила, что тебя беспардонно задвигают, и с этим нужно что-то делать. Сама вспомни, когда тебе в последний раз давали проект по специализации? Или премию, на худой конец?… И это учитывая целых два разворота! Да ты лучшая в этой унылой конторе!

Она выдернула из подмышки считыватель, развернула на весь экран «Генетику без границ» и сунула мне под нос мою собственную фотографию под жирным заголовком «Обратимость мутаций инопланетного происхождения: возможно ли это?». Ниже мигал анонс: «Лечение рабочих, пострадавших от заражения сильским паразитом: методы купирования генетической мутации на различных стадиях. Доклад доктора Ким Шалли на конференции, посвященной…».

Я отодвинула считыватель в сторону и заметила:

— Лучшая потому, что единственная. Ну, за исключением одного пенсионера с ярко выраженным маразмом и двух студентов на практике.

— А почему единственная? Да потому, что перевелась в это захолустье. Работала же в Центре…

Вот уже четыре месяца, с тех самых пор, как я переступила порог этой лаборатории, Верона пытается пробудить мое честолюбие, искренне расстраиваясь нежеланию подруги двигать карьеру к высотам академических званий. На это самое «нежелание» у меня имелись весьма веские причины — примерно те же, что и для частого пребывания в лабораторном боксе по ночам, но знать об этом энергичной лаборантке было совсем не обязательно.

От очередного бесполезного спора меня спас звонок: Верона вскинула руку, включая заушный аппаратик и, схватив со своего стола контейнер с образцами, убежала. Я же загрузила два лотка пробирок в центрифугу, еще три — достала из термостата и час прокапывала реагентом каждые две минуты. В голове бродили мрачные мысли: еще месяц такой жизни и такой работы, и мои нервы не выдержат.

В столичной Академии действительно было лучше.

С большой буквы «Л».

Отправив очередную порцию пробирок дозревать в термостат, я стянула с запястья массивный браслет портативки и раздраженно бросила на стол. Четыре месяца в дремучем захолустье — и до сих пор нулевой результат.

Портативка разложилась в плоскую ленту, и, прохрипев приветствие голосом смертельно больного, спроецировала на столешницу клавиатуру. В воздухе повисло с десяток полупрозрачных голо-экранов, не закрытых в прошлый раз. В самом верхнем укоризненно мигал курсор — отчет по предыдущей серии опытов был едва начат.

Внезапно экран с загруженным почтовиком замигал красным. Я вытащила его наверх и с кислым видом открыла пришедшее письмо. Ну что, здравствуй, дорогой… Отправитель — анонимный, канал — шифрованный. Все, как обычно. Содержание… тоже как обычно.

Все скучно и страшно бесит.

До конца безобразно растянувшегося рабочего дня я косо поглядывала на свернутый почтовик — в особо урожайные дни писем приходило с десяток. Просто-таки чувствуешь себя значимой особой с широким кругом общения.

Последняя мысль показалась мне настолько забавной, что, уже выходя из лабораторного комплекса, я продолжала слабо улыбаться.

Улыбка сменилась весьма кислой гримасой, когда обнаружилось, что все служебные гравилеты уже расхватали мои более шустрые коллеги. Ну еще бы, первый час ночи… Пришлось брать такси, что скромному генетику было, мягко говоря, не по средствам.

Сожрав скудные кредиты, оставшиеся на моей карте, автопилот поднял гравилет в воздух и нырнул в по-ночному редкий поток приземельного транспорта. Я уставилась в окно.

Редкие тусклые огни. И серость, серость, серость… Серые здания, серые цеха, серые ангары — город-завод, круглосуточно чадящий сотнями труб и грохочущий сотнями тысяч машин. Терпеть его не могу. Невзлюбила с того самого дня, как моя нога коснулась поверхности этой планеты (терраформ класса С, административный и военный центр двадцать девятого сектора Империи, номер ко галактическому каталогу 138-16-РX).

Центр города промелькнул быстро, куда медленнее проплыли шесть внутренних колец типовой застройки, и, наконец, показались островки зелени внешнего кольца. Гравилет резко клюнул носом и приземлился на зеленой лужайке — прямо посреди дорожки из разноцветных камней. Я вышла и направилась к крыльцу — крошечному, почти кукольному, как и весь снятый мной домик.

Раздражение от всего на свете не проходило. К сожалению, я относилась к категории тех отверженных, которым снять его традиционными методами — то есть выпивкой или лекарствами — было невозможно. И от первого, и от второго у меня напрочь отшибало память и отказывали последние тормоза, а последствия этого обычно оказывались печальны. В основном для меня самой, но бывали и прецеденты…

Биологическая несовместимость, да — я вообще была замечательной иллюстрацией к собственной профессии.