Мефодий Буслаев. Маг полуночи - Дмитрий Емец

Он стоял, белый и непоколебимый, скореерожденный, чем высеченный из единой скалы, возникший вдруг, в неведомомникогда, на той земле, где сходятся крайности, тьма становится светом, силаслабостью, уродство красотой, неподвижность мудростью, где время не имеет силы,а ночь перетекает в день на берегах реки бесконечности, в пустыне застывшихжеланий и мертвых грез. Он стоял там, когда нашего мира не было, и будет стоятьтогда, когда его не будет. Даже посвященные не говорят о нем, ибо бесполезноговорить о том, что было всегда и что равнодушно к нашему вчера, сегодня изавтра. О том, для чего сон и явь, ночь и день, мужчина и женщина, ребенок истарик, жар и холод, жизнь и смерть – суть неразличимое одно. Он – Храм ВечногоРисталища…

Тибидохс. Кабинет Сарданапала

Через три года после рождения Тани Гроттер иза семь лет до ее появления на о. Буяне

В камине главы Тибидохса СарданапалаЧерноморова пылал огонь. Питекантроп Тарарах на корточках сидел у камина иподжаривал шашлык, нанизанный на шпагу. Мясо вкусно шкворчало и постреливалокаплями жира.

– Оно, конечно, баранина ничего, датолько с мамонтятиной все равно – какое сравнение, слезы одни! – ворчалТарарах. – А на чем я жарю? Семь магов в школе, все головастые – жуть,один даже академик, и хоть бы кто удосужился нормальные шампуры наколдовать.Спасибо, я годков двести назад у маршала Даву шпажонку отобрал. Хорошаяшпажонка – аккурат на двенадцать кусков.

Тарарах не преувеличивал. В кабинете академикадействительно находились все семь тибидохских преподавателей – сам Сарданапал,Великая Зуби, Ягге, Поклеп, Медузия, Соловей О.Разбойник и профессор Клопп.Причем находились по поводу, который никак нельзя было назвать приятным.

Усы Сарданапала безнадежно подрагивали. Ихбунтующие кончики крепко держал на затылке золотой зажим. Это был верныйпризнак, что глава школы Тибидохс настроен на серьезный лад.

– У меня две новости: плохая иомерзительная. С какой начать? – спросил академик.

– Сарданапал, пожалей старуху. Начни сплохой. Я заканчиваю вязать Ягунчику шапку. Если сейчас ошибусь – придетсямного распускать, – осторожно заметила Ягге, поднимая от спиц глаза.

– Но-но, не скромничай! Не старьте старыхстариков, они моложе молодцов! Забыла, как заговаривать спицы, чтобы они вязалисами? – улыбнулась Великая Зуби.

– Мой Ягунчик не любит наколдованныешапки. Он говорит, что у него в них уши не помещаются, – возразила Ягге.

Маленький Ягун, живой как ртуть, быллюбимчиком бабуси и большой проблемой всего остального Тибидохса. На месте онне мог усидеть вообще. Пару раз его снимали с пылесоса на полдороге на ЛысуюГору, а один раз нашли у Жутких Ворот, которые он пытался открыть гвоздиком,используя его как отмычку. Помешал пустяк: гвоздик оказался на сантиметркороче.

– Да, уши у Ягунчика редкостные. Неудивлюсь, если мальчишка будет хорошо играть в драконбол. Они позволят емунедурно планировать и закладывать крутые повороты, – кивнул СоловейО.Разбойник.

Сарданапал укоризненно кашлянул.

– Сегодня утром я закончил кое-какиерасчеты. Через три дня, в пятом часу вечера, произойдет полное солнечноезатмение. Оно продлится семь с половиной минут – максимальный астрономическивозможный срок для солнечного затмения. Здесь, на Буяне, мы ничего не увидим.Зато Москва полностью окажется в черной тени. От одной окраины до другой. Насемь с половиной минут город провалится во мрак…

Тарарах слизнул с пальцев жир и присмотрелся кмясу.

– В своей жизни я видел кучу затмений. Иникогда ничего… Разве что как-то в палеолите бойкий парнишка из соседнегоплемени воспользовался паникой и стибрил у меня отличный каменный топор.

– Тарарах, затмение, о котором я говорю,не заурядное. О нем предупреждал еще Древнир. А Древнир не был склонен к пустойпанике, – сказал Сарданапал.

– Насколько я понимаю, затмение – это иесть обещанная плохая новость. А теперь омерзительную. Я начинаю входить вовкус! – произнесла Медузия.

– Вот и она. Его назовут Мефодий Буслаев.Он появится на свет спустя две минуты, как скроется солнце. Древнир несомневался, что у мальчишки будетдар.

– Многие младенцы постучатся в дверь мирав эти семь с половиной минут. Возможно, дар будет у кого-то другого, –резонно возразила Медузия.

– Нет, Меди. Я убежден, что дар будетименно у него. Слишком много совпадений. Расположение звезд, место и времярождения, затмение и, главное, кровь. В роду у мальчишки было немаловолшебников. В Средние века одну из его прапрапра… сожгли на костре. Онанасылала на своих соседей чуму взглядом и делала это чаще, чем требует обычнаявежливость.

– А есть какая-то надежда, что МефодийБуслаев не осознает своего дара? – осторожно спросила Медузия.

– Надежда умирает последней. Однако вданном случае она скончалась еще до появления мальчугана на свет, – мрачнопошутил академик.

Сарданапал встал и, не глядя ни на кого, сталпрохаживаться по кабинету.

– Белые маги? Чудесно! Темные маги?Замечательно!.. Но мы забыли о тех, чьи силы во много раз превосходят нашуворожбу и наши заклинания! О тех, кто древнее египетских пирамид! О стражахмрака! О стражах света! Вот кому нужен его дар! – убежденно произнес он.

– Но Сарданапал! Наверно, тыпреувеличиваешь. Возможно, стражи мрака и тьмы ничего не знают о МефодииБуслаеве, – осторожно сказала Великая Зуби.

Поклеп Поклепыч и профессор Клопп обменялисьироничными взглядами.

– Они знать о мальчишке все, если его дарстоить хотя бы один копейка! – пробурчал Клопп.

Зажим соскочил с усов Сарданапала, и онизапрыгали, дирижируя невидимым оркестром.

– Да, профессор, да и еще раз да!Последние столетия все мы были преступно халатны! Волшебные книги, заклинания,драконбол, свары с древними божками, не желающими угомониться, – это истало нашим миром. Но при этом… – тут академик снизил голос дошепота, – при этом зачем обманывать себя? В день, когда родится мальчишка,проклятая пружина вновь начнет закручиваться, чтобы через тринадцать лет… Нехочу даже думать об этом.