Третья Сила - Марина Чернышева

Я налил себе кофе из термоса и выудив из упаковки последнюю печенюшку отхлебнул глоток ароматной жидкости. Вот уже месяц как я безвылазно сижу в запаснике и систематизирую собранные здесь образцы привезенные с археологических раскопок всего мира моими коллегами. По ощущениям — будто в тюремном заключении дни коротаю. Нет, не могу сказать, что это занятие совсем уж лишено интереса, напротив: кое-что, так не просто интересно, а очень интересно для человека моей профессии. Вот только не мое это — «бумажная работа»! В поле я хочу! В поле! На раскопки! А бумажками пусть бы МНС занимались, им это по рангу положено! Только с тем бедламом, что нынче в стране творится я сам, как раз и оказался на ставке младшего научного сотрудника. И попенять некому — сам согласился!

Как водится в подобных государственных перипетиях, первыми страдают наука и культура. Вот и нам урезали финансирование так, что штат пришлось просто распустить. И так не великие наши зарплаты, понадобились чиновникам на какие то важные государственные нужды, вроде личных дач и новых автомобилей.

Большинство моих коллег, вынужденных кормить семьи, пустились в плавание по волнам свободного предпринимательства, а я не захотел. Понадеялся, что бедлам не продлится долго и я смогу отсидеться «под веником». Ни семьи, ни каких либо финансовых обязательств у меня не было, а сам я человек весьма неприхотливый, так что, на не большой срок, зарплата МНС меня вполне устроила бы, лишь бы не пришлось менять свою жизнь, что было для меня несравнимо неприятней и проблематичней.

Только вот беда: катаклизмом местного значения все это не ограничилось, а ломать и разбазаривать огромное государство, оказалось делом долгим и хлопотным, да и зарплата под давлением инфляции все больше превращалась из конкретной величины в нечто эфемерное…

Короче, как бы я не старался игнорировать проблемы, что росли быстрее, чем снежный ком на склоне горы, а реальность все равно старательно пинала меня в зад, требуя кардинальных действий и судьбоносных решений. Вот и сейчас, сделав не большой перерыв в работе, я ломал себе голову над извечной проблемой русского интеллигента, формулируемой весьма просто и емко: «куды беч?»! Как бы так исхитриться, чтобы нечего не делать, когда делать надо!? Придумал бы кто-нибудь все за меня…

Вам когда-нибудь говорили: «Будьте осторожны в своих желаниях»? Так вот: будьте осторожны! Чревато это! Ой, как чревато!

***

…Всякому, кто видит меня в первый раз в аудиториях института за кафедрой или в белом халате перебирающего экспонаты в запасниках, приходит в голову одна и та же, совсем не оригинальная мысль: «Что здесь делает этот амбал?» Даже в поле, но в роли руководителя на археологических раскопках, я выгляжу настолько чужеродно, что никто не признает во-мне научного работника, обремененного кроме кандидатской степени изрядным интеллектом и знаниями.

Богатырские рост и стать, а также густые темные кудри и ярко-синие глаза, достались мне от деда по материнской линии, который погиб в Великую отечественную и, будучи артиллеристом, по слухам, мог на руках вытащить из грязи увязшую пушку.

Страсть же к археологии и спокойный, невозмутимый характер — достались мне от отца. Его я тоже, как и деда, никогда не видел «в живую» (разве что в младенчестве), и был знаком с ним только по нескольким фото. Отец, английский лорд, отпрыск одного из приближенных к короне родов, встретил мою мать во время какого-то крупного, международного симпозиума по археологии, где она подрабатывала переводчицей во-время каникул, и влюбился без памяти. Несколько лет он пытался добиться разрешения на брак и переезд мамы в Англию. Но советские чиновники грудью встали за интересы нашего государства, которое понесло бы невосполнимую потерю от перемены гражданства студенточкой третьего курса института иностранных языков!

Отец еще успел меня увидеть и даже потешкать недолго, когда вместо очередного свидания, мама получила известие о его скоропостижной смерти от инсульта. Известие было передано бледным и равнодушным молодым чиновником британского посольства, не имеющим никакой развернутой информации о моем отце.

Маме так и не удалось выяснить никаких подробностей: и англичане, и наши, были жутко рады естественному разрешению назревающего конфликта и жаждали только одного, чтобы их оставили в покое, а на судьбу несчастной невесты-вдовы и ее малыша, всем было глубоко плевать.

Мама не пропала, не спилась и не опустилась. Вырастила меня в любви и достатке и дала мне столько всего, чего и в полных семьях не у всех детей было. Умерла она сравнительно недавно, как и папа — от инсульта, скоропостижно.

Вот в результате такой жизненной драмы и появился я: Ричард Эдгарович Васнецов. Рост — метр девяносто два, вес — восемьдесят семь кг, темный шатен, волосы вьющиеся, глаза синие, высокие скулы, подбородок квадратный, чуть выступающий, с ямочкой, нос тонкий, прямой.

Моя матушка, женщина весьма разумная, будучи матерью — одиночкой, вполне обоснованно опасалась вырастить из меня «маменькиного сынка» и, чтобы этого не произошло, постаралась привить мне любовь к спорту. Так что «пинок», приведший меня в спортивный зал, я получил именно от нее. Ну а дальше все пошло своим чередом: компания приятелей-спортсменов, любимый тренер…

Рост и «косая сажень» в плечах, достались мне от природы. Походив в «качалку» я нарастил на этот остов приличные мышцы. Поскольку качался без фанатизма, то в результате обзавелся отличной фигурой на которой прекрасно сидели любые, даже самые непрезентабельные шмотки производства родного отечества.

В тот же период, пережил увлечение восточными единоборствами, чья философия очень отвечала моей довольно миролюбивой жизненной позиции, а навыки позволяли вполне прилично постоять за себя и дать отпор любому, кто в нем нуждался. А «нуждающихся» хватало, так как любой придурок, мнящий себя крутым, желал самоутвердиться за счет парня моих габаритов, так что и особой альтернативы у меня не было: либо даешь отпор, либо становишься мальчиком для битья для всех, кто в любом здоровяке видит угрозу для своего авторитета.

С того же времени я буквально «фанатею» по холодному оружию, которое близко мне еще и как археологу…

Что еще? Ох ты ж, боже мой! Как же это я про свою любимицу забыл?! Есть у меня еще одна… вернее — «одно» увлечение: лапушка моя — гитара семиструнная! С подросткового возраста. Сначала брынчал на трех «блатных» аккордах, а когда стал постарше и почувствовал вкус к хорошим песням, «раскрутил» маму на частные уроки у настоящего Мастера! Благо дело — задатки у меня имелись неплохие… Да-а, задатки…

После того, как голос прошел «ломку» взросления, у меня обнаружился не только редкий «бархатный» тембр, но и довольно широкий голосовой регистр, настолько перспективный, что мне стали прочить певческую карьеру. Однако… Нет, петь я любил, но заниматься этим профессионально, в качестве работы..? Не-е, не мое это.