Принц из серебра и золота - Вивиана Ипарагирре Де лас Кассас

София

Мы, стэндлеры, были паразитами, не причинявшими никакого вреда, по крайней мере, мы шутливо называли себя именно так. Нам нравилось бывать на праздниках, но как только те заканчивались, мы снова возвращались к роли маргиналов, к роли, которую предсказал для нас мир. Мы никогда не найдем дома – места, где нас приняли бы со всеми нашими цветами, развевающимися платками, инструментами и языческими песнопениями. Мы, стэндлеры, любили нашу свободу и наши собственные правила. Другие королевства – Смаракта на востоке, Фриоле на севере, Леало на западе и даже Купфоа на юге – жили по правилам своих королев и королей. Я не знала их законов. Но представляла себе довольно утомительным втискиваться в корсет, в котором невозможно было дышать. Я никогда не следовала чужим правилам. Возможно, это связано с тем, что я была одной из наследниц нашего народа. Но, может быть, и с упрямством, которое унаследовала от своей матери.

Мой отец любил рассказывать о ней истории, которые делали ее живой. Настолько живой, что казалось, будто я действительно знала ее до того, как ветер развеял ее прах. Я все еще слышала хриплый голос отца, который смешивался с потрескиванием костра, когда он рассказывал о ней. О единственной женщине, которую когда-либо любил. Теперь его рассказы стихли, а моя мать ушла навсегда.

«Истории остаются», – говорила Зан Захрай всякий раз, когда я скучала по его голосу.

– Истории остаются до тех пор, пока их есть кому рассказывать.

И так его истории продолжали жить во мне – Софии Рей Линн. Мои предки принадлежали к семьям-основателям странствующего народа, когда-то объединившихся в стэндлеров. Семья моего отца Рей, семья Захрай, к которой принадлежала наша старейшина, и семья Леан со своим гордым наследником Элиа.

Остальные семьи отказались от своей второй фамилии. Но я уверенно хранила их вместе. Словно между людьми, которых я носила в своем сердце, наконец исчезло расстояние: Ооли Рей и Лореной Линн.

Каждый стэндлер знал эти истории.

И все жили по принципам давно умерших идеалистов.

Свобода была главнейшей заповедью. Свобода и семья.

Мой отец, Ооли, отстаивал эту философию до самой смерти, и я продолжала носить ее в сердце. Наверняка и я когда-нибудь скажу то же самое своим детям.

Вскоре мы закрепили колеса наших повозок камнями и воздвигли перед ними палатки. Тихий шепот, напоминающий водопад в Смаракте, ниспадающий в спокойное озеро, проносился среди усердно трудящихся стэндлеров. Они выгружали багаж или останавливались у реки, чтобы присмотреть за животными, которые жадно пили воду.

Я обвела взглядом наш красочный лагерь и привязала одну из тканей к своей повозке. Она была алой. Цвета семьи Рей, в честь моего отца Ооли.

Мой отец всегда говорил, что мы представляем многообразие народов. Были связующим звеном между множествами мест, которые не могли быть более различными. Это я видела каждый раз во многочисленных цветах, развевающихся на ветру, когда мы разбивали наш лагерь на новом месте. Совсем недавно мы были во Фриоле, ледяном королевстве на севере. В отличие от здешних башен, там они состояли из сплошного льда. Они вонзали свои длинные и когтистые пальцы в небо, словно могли разорвать облачный покров, скрывающий солнце, – впрочем, тщетно. Вместо этого непрерывно шел снег.

Несмотря на то, что холод притуплял боль, мысль о Фриоле всегда ощущалась острым ножом в моей груди. Медный город служил пластырем, заживляющим рану. Мне не следовало оставлять там отца, упрекала я себя, глядя на башни Медного города. Я должна была позволить ветру развеять его прах здесь. Здесь, где мы всегда чувствовали себя как дома.

Сняв шляпу и вуаль, я вытерла пот со лба. Воскресенье ^[1] оправдывало свое название. Одно дело вспоминать легендарную жару Купфоа, и совсем другое – снова почувствовать ее на собственном теле. Я надеялась, что извилистые улочки города не застанут меня врасплох. Мы с Элиа часто играли среди них в прятки, пока наши родители зарабатывали деньги своими предметами искусства и представлениями. И столько же раз мы обогащались набитыми кошельками богатых горожан Медного города. Если кого-то ловили, то от имени короля отрубали палец, а иногда и всю руку. Меня так и не поймали, из-за чего Зан Захрай прозвала меня Сорокой. У Элиа, напротив, отсутствовал правый указательный палец уже десяток лет.