Тонкий лед - Оксана Кольцова

Люди севера пришли ночью. Неизвестно, пригнал ли их прилив, или они дожидались бездонной августовской тьмы, чтобы под ее покровом незаметно высадиться на берег. Их не заметили дозорные, коих, впрочем, было немного: монахи давно не видели скандинавских парусов днем и разомлели, считая, что они не появятся в полночь.

Да и какой безумец решился бы штурмовать монастырь, небольшую крепость? Высаживаться в узкой, словно лунный серп, бухте, пробираться по скалам и твердому крупному песку, жидкой полосой уходящему в пенную воду, — на это не каждый отважится. А потом ещё подъем наверх, к нависающим над морскими водами стенам. Забраться на них со стороны моря не так-то просто, и потому следует обойти их, чтобы развернуться и напасть на монастырь с востока, оттуда, где расстилаются пашни. Монахи отвоевывали у каменистой земли каждый плодородный клочок. Обитель находилась здесь много лет, и за годы ее существования люди научились жить в мире со своими владениями. Лакомый кусочек многим хотелось добыть, но не один завоеватель обломал об него зубы. И все же безумцы нашлись.

Они оказались достаточно умны, чтобы не штурмовать стены, оглашая окрестности боевым кличем; несколько ловких, словно кошки, мужчин взобрались на верх стены и прирезали часовых, после чего распахнули ворота. Один из дозорных все-таки успел вскрикнуть, будто ночная птица, подбитая не лету, и тут же на монастырской башне ударил колокол. Звонкий, плотный звук пронесся над побережьем, обрушиваясь в победный набат волн у подножия скал. Недалеко от монастыря имелась деревня, однако люди севера не сомневались: никто из крестьян не решится выйти из своего дома в такую ночь, сложить голову за монахов, которые обирают окрестности. Да и много ли усилий надо, чтобы уничтожить горстку крестьян, вооруженных дрекольем?

Нет, не их следовало опасаться, а самих монахов. Часто в монастыри уходили старые воины, которые хотели ещё пожить на земле и замолить грехи, собранные в сражениях; эти люди способны были сопротивляться из последних сил, как матерые волки. Даже принятая ими вера не останавливала их. Часто бывало, что встречались тут и маги — может, не настолько сильные, как некоторые, состоявшие при королях, однако ещё хранившие остатки могущества и знаний. Конечно, тут были и кроткие души — таких можно резать, как баранов. Однако вождь Бейнир Мохнатый, решившийся взять хорошую добычу, велел без необходимости не усердствовать. Баранов режут, чтобы получить мясо, а что получишь с дрожащего от страха монашка, который бормочет что-то и крестится? Разве в этом есть хоть капля доблести? Разве за такие убийства приглашают к столам Валгаллы? Нет. Взять рабов — и то достойнее.

Однако до поры до времени Бейнир брать рабов не собирался. Ему требовались монастырские сокровища, а ещё — еда, оружие, эль, и что там монахи попрятали в закромах?.. Может, и вино сыщется — этот напиток люди севера очень любили. Монастырь был богат и потому защищен, и Бейнир приготовился отнять много жизней, дабы щедро полить кровью землю и потом принести богам дары.

Мейнард стоял на коленях в своей келье и молился. Слова, забранные из требника, на вкус были как сухие листья, и так же бесполезны, и не питательны. Молитва, словно дым из трубы, уходила в ночь, сбрызнутую звездами, и растворялась бесследно. Слова принадлежали земле и не доносились до Бога, Мейнард это знал, чувствовал. Однако он молился днями и ночами, надеясь пройти полосу тишины между собою и Богом и однажды если не услышать, то хотя бы почувствовать, что Он — слышит.

Вместо Божьего дыхания Мейнард услыхал отдаленные крики, колокольный бой и звон стали. Эту песню ни с чем не спутаешь. Келья Мейнарда была самой последней в крыле, крохотной и узкой, зато с одним окном; в это окно он и выглянул, поднявшись с колен. Никого. Но колокол продолжал звучать, и это значило, что в монастыре тревога. Неужели кто-то решился посягнуть на святое место?

Мейнард подошел к двери, прислушался: в коридоре было тихо. Тогда он вышел и быстро двинулся в том направлении, откуда долетали крики. Грубая суконная сутана оплетала щиколотки, поднимала пыль. Мейнард распахнул дверь, ведущую наружу, и несколько мгновений стоял, принюхиваясь, словно пес. Пахло чужаками и дымом — запах неприятный и до боли знакомый. В груди проснулось и заныло, и Мейнард усилием воли приглушил это непотребное.

Он прошел вдоль низкой стены, огораживающей монастырский сад, повернул за угол и наступил на руку лежащего человека и в лужу крови. Пальцы ног Мейнарда, обутых в веревочные сандалии на деревянной подошве, почувствовали тепло — кровь была свежая, да тут гадать не надо, убили монаха только что. В темноте было плохо видно, однако Мейнард, склонившись и коснувшись лица умершего (а с перерезанным горлом не живут), узнал его: брат Дионисий, недавно принявший постриг.

Вряд ли местные разбойники, которых всегда хватало в суровых землях, решились штурмовать монастырь. Это северяне, и гадать не надо. Мейнард шепнул слова молитвы и бесшумно двинулся дальше, брату Дионисию он уже ничем помочь не может, а отпеть его надо будет после. Северяне пришли грабить, а значит, пойдут в ризницу, в подвалы, в покои настоятеля. Там хранилась одна из ценностей, которой по праву гордился монастырь: золотой реликварий (В римско-католической церкви — ковчег для хранения мощей святого — Прим. автора) с клочком одежды апостола Андрея, распятого в Патрасе. Об этом знали многие. Может, и северяне знают.

Первого врага Мейнард увидел у пекарни. Северянин как раз выходил оттуда, опустив топор, лезвие которого влажно поблескивало. В пекарне никого не должно быть в такой поздний час, и все же Мейнард не сомневался, что пухлый брат Лукиан опять ночевал там, среди своих излюбленных хлебов. Брат Лукиан был лучшим пекарем на побережье; вряд ли его хлеба теперь кто-то отведает.

Северянин увидел Мейнарда лишь тогда, когда тот подошел совсем близко, увидел и не испугался. Наоборот, ухмыльнулся и что-то сказал, а потом легко поднял тяжелый топор, занеся его над жертвой привычным движением. И очень удивился, когда Мейнард ускользнул от падающего лезвия, ушел в сторону, а в следующий миг выхватил нож из-за пояса врага и этим самым ножом его заколол. Топор гулко ударился о каменные ступени и сполз вниз. Мейнард аккуратно уложил мертвеца в стороне, поднял оружие и заглянул в пекарню: брат Лукиан лежал под столом, на котором обычно замешивал тесто. Жаль.

Колокол в вышине умолк, словно захлебнулся криком. Значит, они добрались уже и до башни, отрешенно подумал Мейнард. Он не думал о том, что нужно делать. Все просто: на монастырь напали, его требуется защитить. Голос совести, которая напомнила Мейнарду, почему он пришел сюда, прозвучал слишком слабо и умолк, стоило увидеть, что творилось во дворе. Северяне убивали быстро, привычные к такому делу, и в первую очередь уничтожили тех, кто действительно мог оказать сопротивление. Будь ты сколь угодно умелым воином, ты не отобьешься от десятка врагов, жаждущих твоей крови, разве что Святая Дева снизойдет и ослепит их. Поэтому во двор Мейнард не пошел, он отправился в ризницу. По дороге, входя в ритм, он пробудил то, что спало в нем.