Теория катастрофы - Ник. Горькавый

Слоистый аромат поздних медуниц доверху наполнял Главную башню. Под арочными сводами из шершавого камня гулко металось изломанное, исцарапанное эхо.

Вдоль стен по-броуновски переминались школьники, едва сохраняя небрежный строй. Профессора Колледжа стояли степенно, раскланиваясь с родителями учеников.

Хрустящая праздничная атмосфера была подсолена сожалением о промелькнувшем лете. Среди студенческого Ордена Леопардов спокойно стояла Никки: тонкие черты лица, синие глаза, худощавая фигура. Кремовые брюки, рубашка цвета горького шоколада — на первый взгляд, девушка выглядела вполне обычной. Лишь прозрачные волосы, сверкающие на солнце длинными хрустальными прядями, выделяли её среди подростков.

Впрочем, что-то в лице Никки быстро заставляет забыть об удивительных стеклянных волосах. Обычная девушка? Вовсе нет. Её лицо почему-то не отпускает взгляд. Слишком уверенное выражение? Необычно умные глаза?

Странное, странное лицо.

Когда девушка отворачивается, то возникает острое чувство потери и пустоты. Художники в бешенстве ломают кисти и сходят с ума, пытаясь перенести на холст этот секрет таинственного притяжения.

Много, много страданий приносят такие лица другим людям.

Колчан стрельчатого окна встряхнул и заново перевязал пучок серебряного света; студенты зашевелились, спрятались за тёмными очками.

Никки поерошила волосы и небрежно стряхнула солнечный луч; рой искр разлетелся по сторонам и ужалил не одно молодое сердце.

Девушка посмотрела в дальний угол холла и нашла среди Ордена Сов высокого Джерри. Юноша пристально глядел на неё, прищурив голубые глаза. Никки кивнула, и он мгновенно просиял в ответ.

Родители первокурсников грудились у балконных перил, бережно держа в руках чёрно-белые тома. Каждый год выходила книга с результатами экзаменов и биографиями счастливчиков, попавших в Школу Эйнштейна. Популярное и горестное чтение для не поступивших в знаменитый Колледж. Секреты чужого успеха — ходовой товар среди неудачников.

Девушку с хрустальными волосами зовут ещё и другим именем — Маугли. Это имя очень подходит девушке. Уважительно подходит, на настороженных ногах: Никки непредсказуема, её поступки вызывают смятение врагов и недоумение друзей.

Маугли обвела взглядом разноцветную шумную толпу студентов, вернувшихся с каникул и заполнивших Главную башню Лунного Колледжа. Столько людей сразу! — зрелище всё ещё удивительное для девушки. Десять лет она видела только одного человека — и то в треснувшем зеркале корабельного душа.

Давным-давно, маленькой девочкой, она жила с мамой и отцом на Марсе — ласково лиловом и восхитительно интересном.

Но однажды вечером папа заявил:

— Мы летим на Землю.

— Зачем? — насупилась Никки. — Мне и на Марсе хорошо.

— На Земле тебе будет ещё лучше, — сказала мама. — Там есть море.

«Море» прозвучало как «мороженое».

Никки вопросительно посмотрела на отца, голова которого парила где-то возле яркой люстры.

— Море тебе понравится! — кивнул отец из стратосферы. — Оно любит кувыркаться, шлёпать и бормотать. Море пахнет солью и полно сокровищ — и ты будешь за ними нырять.

Это звучало даже лучше, чем «мороженое», и Никки согласилась.

Девочка привычно села отцу на шею-которая-выше-жирафа, и они отправились к небольшому научному фрегату «Стрейнджер», на котором её родители летали вдвоём, пока работали в МарсоИнституте.

Фрегатик охотно согласился отвезти их на Землю.

Роботы-грузчики катили багаж.

— Мама, откуда у тебя такой чёрный блестящий чемоданчик?

— Никки, это наш попутчик — Робби.

— Здравствуйте, мисс Гринвич!

— Ойздрасте, говорящий чемодан Робби.

Попутчик оказался сущим кладом. Родители много времени проводили в рубке, работая свою непонятную работу, а Никки и Робби в кают-компании пели песни, рисовали и резались в задумчики. Новый приятель знал массу удивительного и совсем не робел целый день играть с маленькой девочкой.

Отсчитались две недели полёта, поскучневшие к концу.