Часовые времени. Незримый бой - Дмитрий Политов

«Пешка» лежала на брюхе, устало уткнувшись острым носом в невысокий холм. Сильно пострадавшая еще в воздухе от огня вражеских истребителей и здорово покалеченная во время вынужденной посадки, она напоминала сейчас огромного диковинного зверя. Мертвого, разумеется. Хорошо еще, что бомбардировщик не загорелся.

Впрочем, единственному из уцелевших летчиков, молодому русоволосому парню с капитанской «шпалой» на голубых петлицах гимнастерки, видневшихся из-под распахнутого на груди комбинезона, что сидел на земле возле самолета, до этого, похоже, не было никакого дела. Он слепо смотрел на исклеванную пулями пилотскую кабину и бормотал себе под нос что-то неразборчивое, медленно, через силу, шевеля сухими запекшимися губами. Окажись с ним в этот момент кто-нибудь рядом да прислушайся хорошенько, наверняка счел бы за сумасшедшего.

— …предупреждал! А вы тогда смеялись надо мной, мол, что нам аборигены сделают? С нашей техникой справиться с ними пара пустяков. Проще пареной репы… Болтуны! А «мессеры» вот они — от солнца да сразу из всех стволов!.. И где вы теперь, а? Где, я спрашиваю?!.. Где ваша хваленая техника?!.. Молчите? Вот и правильно, чего теперь чушь-то всякую нести. Нынче думать надо, как задание все-таки выполнить. Может, подскажете что-нибудь? Только путное, лады?.. Ну же, ребята!..

Наверное, он бы мог сидеть так довольно долго, но послышавшийся вдалеке звук моторов заставил его замолчать и медленно повернуть голову. Слабый интерес мелькнул в глазах капитана. Облако пыли, в котором пока невозможно было что-то разглядеть, не спеша двигалось по степи в его сторону.

— Это еще кто к нам пожаловал? — Летчик не торопясь поднялся. Пошатнулся, едва не упал, но успел опереться одной рукой на корпус «пешки» и устоял. Слегка покачиваясь, будто пьяный, забрался на крыло и медленно двинулся вперед, к кабине. Там он бережно, словно боясь навредить, отодвинул в сторону тяжелое тело штурмана, неловко завалившееся на пулемет — руки все еще сжимали гашетки, — стараясь при этом не смотреть в застывшие навсегда глаза, немного повозился и вытащил оружие из крепления. Обернулся, взяв пулемет наперевес, и приготовился стрелять. Но уже через мгновение порывисто вздохнул и опустил ствол.

— Свои!

К месту падения пикировщика подъезжали, нещадно трясясь на ухабах и поднимая столб пыли до самого неба, четыре грузовика с прицепленными к ним сзади 76-мм орудиями ЗиС-3 и красноармейцами расчетов, густо набившимися в кузова.

— Товарищ… капитан, — выскочивший из кабины переднего автомобиля, затормозившего возле места аварии, лейтенант с открытым детским лицом на мгновение запнулся, пытаясь рассмотреть знаки различия летчика, — помощь нужна? Вы не ранены?

— Нормально. — Летчик криво улыбнулся, нервно дернув щекой. — Помоги лучше ребят моих вытащить, нужно похоронить их по-человечески.

— Самсонов! — заорал лейтенант, оборачиваясь.

— Есть! — Усатый здоровяк с «пилой» старшины уже подходил к кабине, бросая любопытные взгляды на распростершийся на земле бомбардировщик. — Сейчас все сделаем, товарищ командир. А ну, ребята! — Красноармейцы, подчиняясь его команде, откинули борт и начали спрыгивать на землю. Ехавшие позади грузовики также остановились, но оттуда пока что никто не вылезал.

— Только слышь, лейтенант, распорядись, чтобы бойцы твои ничего внутри без разрешения не трогали, у меня там техника секретная установлена — рвануть может.

— Как это?

— А ты что, про самоликвидаторы ничего не слышал? Сунешь нос, куда не следует, и все, амба. По кусочкам будут собирать.

— Самсонов!

— Да понял я. — Старшина остановился и покосился на замерших в отдалении, на почтительном расстоянии от самолета красноармейцев. — Товарищ капитан, вы уж тогда сами покажите нам, откуда лучше подобраться, хорошо?

— Договорились.

— …А дом этот в деревне еще мой дед построил. Правда, жить мы в нем толком и не жили — так уж получилось. Разве что дед по весне туда уезжал и, считай, до первых заморозков пропадал. А после его смерти мы этот дом только как дачу использовали. Участок от Москвы далеко находился, зато это были не пресловутые шесть соток, а почти целый гектар.

— Погодите, товарищ капитан, а что за шесть соток такие?

— Не перебивай!.. Ну вот, о чем это я? Ах да, вспомнил. Еще в раннем детстве я приезжал в эту усадьбу с садом, огородом и баней. Деревянная резная мебель — как привет из прошлого, шторки, сшитые бабушкой, запахи сухих трав, скрип калитки… Тут вечность живет.

— Ух, вы так интересно рассказываете — будто своими собственными глазами все вижу. Прям талант! Не писатель, часом, будете?

— Да нет, пожалуй. В молодости, правда, баловался маленько рассказиками всякими, но дальше как-то дело не пошло. Другие интересы, понимаешь, другая жизнь. Погоди-ка, мне кажется или идут?

— Да нет, вроде, почудилось вам, наверное? Хотя… надо же, ну и слух у вас, товарищ капитан — я только сейчас разобрал! Ну что, я к орудию побегу?

— Давай. И запомни, действуем так, как договорились, без ненужной самодеятельности. Усек?

— Обижаете, тащ капитан! Все в лучшем виде представим — они у нас собственной кровушкой умоются! Ну, бывайте, авось свидимся еще.

— Погоди.

— А?

— Тебя как звать-то, лейтенант?

— Миша. То есть Михаил! Михаил Астахов!.. А вас?

— Алексей Михайлович. Белугин. Ладно, беги, лейтенант Миша. А я пока покурю.

— …Товарищ капитан, разрешите спросить?

— Чего тебе, боец?

— А как тут на вашем пулемете лента заправляется, я что-то никак не соображу?

— Вот что, друг любезный, еще раз притронешься к секретной технике без моего разрешения, я тебе уши оборву. Понял? Приставили помогать, значит, помогай, а под руку не лезь — я сам тебе скажу, что делать надо!

— Да я чего — я ничего. Просто чудной какой-то пулемет, я таких и не видел никогда. Вот и поинтересовался.

— Поинтересовался он! За дорогой лучше смотри. Причем в оба глаза. А как танки фрицевские поближе подползут, так будешь мне запасные магази… тьфу, черт, диски подавать. И гляди у меня, замешкаешься, после боя самолично под трибунал отдам!

— Сначала выжить надо.

— Что?! Это еще откуда паникерские настроения у тебя вылезли? Смотри, парень, могу прямо сейчас тебя шлепнуть. Тебе, как я погляжу, все равно, когда помирать?

— Да понял я, понял. Чего ругаться-то?.. Вон они, немцы — с ними и ругайтесь сколько влезет!.. Ишь, как на параде прут. Гады!