Своенравная добыча - Светлана Казакова Страница 9

Когда правитель Лундсфальда наконец-то меня отпустил, я бросилась бежать и наткнулась на ту, кого меньше всего хотела сейчас видеть.

– Бесстыжая! – глядя на меня, точно на какую-то букашку, осмелившуюся сесть на рукав её платья, выплюнула княгиня Мильдана. – Так и льнула к нему, так и льнула! Я всё видела! – пригрозила она мне пальцем, поджав тонкие губы.

Я предпочла ей не отвечать. Обидные слова, которые ещё недавно ранили бы до слёз, сейчас отлетали от меня, не принося ничего. Ни боли, ни возмущения. Как будто эта женщина кричала из-за прозрачной стены. Она никогда меня не любила, и едва ли я когда-либо вообще имела шанс заслужить тёплые чувства с её стороны, стань я хоть воплощением всех мыслимых и немыслимых достоинств. Всё потому, что я ей не родная. Наверняка Мильдана была против женитьбы князя Ив-Лин на моей матери, вот только злость за то, что ему не хватило одной супружницы, срывала на мне.

– Отец вам не сказал? – спросила я равнодушно. – Правитель Эрланд сам пожелал забрать меня. Зато ваши любимые самоцветы останутся в неприкосновенности.

– Ты даже корсет не надела! – обвинительно выкрикнула первая и теперь уже точно единственная жена отца, словно не слышала того, что я ей говорила.

Да, я действительно не стала надевать сегодня корсет. Но не из-за требований Эрланда. Просто нехорошо себя чувствовала в преддверии ежемесячных женских недомоганий, и от одной мысли о том, что придётся затягиваться в тугой корсет, живот начинал ныть ещё сильнее.

Да и до приличий ли сейчас?..

– Прошу меня извинить, но мне нужно собираться в дорогу, – бросила я и, не слушая, что кричит мне вслед княгиня, отправилась к себе.

В своей комнате я намазала саднящую губу травяной мазью, чтобы снять боль и заживить вновь открывшуюся ранку. От воспоминаний о навязанном поцелуе в мои мысли снова пробрался Эрланд Завоеватель. Он пугал меня. Удивлял. Я не знала, чего от него ожидать.

Этот мужчина затащил в свои покои мою сестру, но забрать с собой почему-то захотел меня. Почему? Неужели всё дело в девственности?

Но как он узнал?..

Я вспомнила повитуху, которая входила в комнату к Ильме, и тот погром, который сестра устроила, когда та вышла. Выходит… её проверяли? А меня тогда почему не стали?

Так, получается, отцу теперь известно о нашем обмане?..

«Младшую дочь судят по старшей», – снова вспомнились мне расхожие слова, которые частенько повторяла одна из моих нянек. У неё самой было две дочери-погодки, так что она знала, о чём говорила. А ещё она любила напоминать, что мужчины грубы и похотливы, как скоты, и от них любой приличной девушке, будь она дочкой хоть князя, хоть простого человека, нужно держаться подальше.

До свадьбы.

Вот только если старшая себя запятнала, на младшей тоже жениться побрезгуют.

Наверное, потому правитель Лундсфальда и берёт меня не в жёны, а просто так. Точно рабыню. На них ведь не женятся.

От этих мыслей горько стало и на душе, и во рту – точно от лекарства из коры хинного дерева.

Почему Ильма не смогла приберечь своё любопытство до того, как вышла бы замуж? А теперь и не выйдет. Скоро за ней навсегда закроются двери монастыря.

Да лучше бы меня тоже там заперли! Молилась бы да радовалась солнцу. Всё лучше, чем стать игрушкой в руках человека, который играет со мной, точно хитрый кот с глупой мышкой!

Неужели ему – там, в Лундсфальде – не хватает девушек? Краше меня, нежнее, светловолосых и белокожих, как и положено северянкам… Благосклонных к нему. Он ведь далеко не уродлив. Вон даже Ильме поначалу приглянулся…

На сердце от этих размышлений стало ещё тяжелее, но я больше не плакала. Слезами горю не поможешь. Позвала рабынь и с их помощью начала упаковывать свои вещи. Пусть говорит всё что хочет, а совсем уж налегке я не поеду. Хоть что-то привычное из дома я должна с собой взять, раз уж больше сюда не вернусь.

Эрланд ко мне больше не приходил, но я на всякий случай переоделась в самое унылое и закрытое из своих платьев. И в одиночестве старалась не оставаться – держала при себе прислуживающих мне рабынь. Хотя если бы он всё-таки явился, кто бы помешал ему их прогнать?

Но, к моему облегчению, не пришёл. К вечеру живот заболел совсем уж нестерпимо – должно быть, к обычным признакам недомогания добавилось усугубившее их беспокойство. Пришлось спускаться в кухню и варить лечебный отвар. Этот рецепт знали и рабыни, и можно было сказать им, чтобы сделали и принесли в спальню, но почему-то, когда я готовила его сама, боль проходила быстрее. Под конец я добавила немного мёда, чтобы подсластить малоприятный вкус, и, немного остудив, выпила залпом.

Облегчение наступило почти сразу. Поздним вечером кухня пустовала, но и аппетита сегодня ни у кого не было. У меня уж точно. Я даже к обеду и ужину не выходила – сил не было, да и не хотелось сидеть за одним столом рядом с отцом и его супругой. Без Ильмы, без Эрмины. Их пустые места только напоминали бы о том, что никто из них больше не вернётся. А вскоре и моё место опустеет.

Но для отца ещё есть надежда. У него ведь осталось двое детей. В том числе и сын, наследник, которого он ждал так долго.