Возвращение к мечте - Юлия Флёри Страница 67

Ху-у, и всего-то…

— Завтра пойдёшь с бабушкой в магазин и выберешь.

— Нет. Я хочу браслетик, который будет подходить к моему кулончику.

И Алиса достала из-под домашнего джемпера тоненькую цепочку с кулоном в виде слезы. Сколько тогда шума было. Чуть не по увольнял всех к чёрту. Это надо же было умудриться, не заметить как к маленькой девочке, моей дочери, подошёл незнакомец, разговаривал, да ещё и снял с шеи украшение и повесил другое. И никак меня не смягчает тот факт, что это был Данила. Спасло всех этих нянек только то, что Алиса, хоть и не капризная, но всё же своеобразная девочка, требующая особого подхода, да и сама не каждого подпускает близко, за них заступилась, убеждая, что она знала Данилу. Знала она… отходить бы ремнём ей эти знания, да только рука не поднимется. Пришлось смириться. Только вот теперь Алиса без меня лишь в садик ходит, больше никому доверять не смогу.

— Значит, завтра с дядей Андреем поедем к нашему мастеру, снимем мерки, и на компьютере нам смоделируют то, что ты хочешь. Договорились?

— Да! – Радостно пискнула эта малолетняя модница и тут же унеслась, видимо хвалиться всем своим куклам и мишкам, что скоро будет настоящей принцессой.

А я остался в тишине, пытаясь на что-то решиться. О том, что выставка будет, знал, но Данила ясно дал понять, что мне там делать нечего. Значит, приглашения прислал «доброжелатель» и то, что я там увижу, едва ли меня порадует. Хмыкнул, прикинув, что там может быть. Работы Григорьева я просматривал и не раз, пытаясь уловить идею, и смысл заключался в том, что он воспевал женское тело, желательно с минимальным количеством одежды. Эта же мысль и проскальзывала у журналистов, которым посчастливилось получить предварительное интервью. С Оксаной у меня было без изменений. Я теряюсь, не знаю, чего она хочет. Тем более сейчас, она беременна и любой мой необдуманный шаг вызовет нежелательные последствия, которых с меня уже хватит. После разговора с Данилой, всё так же продолжил строчить сообщения, рассказывая об Алисе, кажется, дочь – единственная ниточка, которая нас связывает, а думать так, ох, как не хочется. Но ещё и звонил. Три, четыре раза в день, в разное время, правда, так ничего и не добился. Оксана вежливо игнорирует все мои старания и рвения, а в худшем случае я слушаю бездушный электронный голос, который сообщает, что мой абонент недоступен. Злюсь, разбиваю телефоны, срываюсь на подчинённых, а поделать ничего не могу.

Не смотря на всю нервозность ситуации и моё внутреннее напряжение, неделя до выставки пролетела относительно легко, дом, работа – быт затягивает, и, в то же время, позволяет забыться и отвлечься. Открытие было в четверг, много приглашённых гостей и прессы, были и основные действующие лица. Желая подготовиться морально, прочёл несколько статей и очерков от журналистов, но ни одной работы на всеобщее обозрение выставлено не было, а в комментариях одни общие фразы. Артём Григорьев дал развёрнутое интервью, но выпуск того журнала намечен на понедельник, когда я и сам всё увижу. Об Оксане пара слов.

В Москве был за день до того как. Как всегда зашёл в офис к Смоловым, что-то они мутят, но пока прикопаться не к чему, мои юристы разделяют непонятные опасения и всегда на чеку, но пока проблемы на чисто интуитивном уровне. А уже вечером, стараясь не привлекать к себе внимания, я посетил галерею искусств и ком прочно осел в моём горле. Оксана… моя жена… моя красавица. Моя и больше ничья… сейчас была на обозрении, демонстрируя красоту и секреты своего тела. Я замер у первой же работы, не в силах оторвать взгляд. Только тело, тело, покрытое тонкой, невесомой материей, на скрывающей практически ничего, но, в то же время, отдаляющую от модели, утягивающую её в зону недосягаемости. Тонкие плечи, которые словно дрожат под прицелом множества взглядов, прямые ключицы и ямочка в их соединении, упругие холмики сосков, возвышающихся над телом, выделяясь в тёмных полутонах чёрно-белого фото. Я забыл как дышать, стиснул зубы и некому сейчас было сказать мне «отомри».

— Возбуждает, не так ли? – Едкий шёпот за моей спиной.

— Завидуешь? – Не поворачивая головы слёту ответил я, уже понимая, кто прислал приглашение, и зачем это было сделано.

— Как тебе, Гошка, нравится?

— Моя жена мне всегда нравилась.

Я повернулся, бросил на Карину мимолётный взгляд и тут же пробежался им по залу, оценивая собравшуюся публику, зевак, которые то застывали перед холстами, то отмирали и плелись дальше. Редкие доносящиеся комментарии ценителей искусства, более частые возгласы таких же обывателей, как и я. А Карина злилась, злилась и молчала, ожидая новой порции внимания.

— Ты только пришёл, но скажу так: здесь есть на что посмотреть. Особенно мне нравится работа «Умиротворение», Оксана там особо удачно получилась, кажется, что она живет на этих полотнах, ты как думаешь?

— Я думаю, что ещё многого не видел, но фотограф, безусловно, талантлив.

Без особой радости пришлось подметить мне. Да, он выразил Оксану, её сексуальность, её нежность и женственность – всё то, что не смог в ней раскрыть я сам, что пропускал, игнорировал, считал обыденным и входящим в обязательное дневное расписание.

— Да, Гоша… ты много не видел. – С особым, ядовитым удовольствие, с нескрываемой язвительностью тянула Карина, заглядывая в глаза.

— Что-нибудь ещё?

— Ещё? – Сделала вид, что задумалась, но нет, она знала, что хочет сказать и эта её игра вызывала невольную улыбку. – Да, пожалуй, тебе будет интересно. Я тут хотела прикупить кое-что из работ, ты ведь тоже согласился с талантом, так, знаешь, всё уже продано. Обидно, не так ли? И, кстати, фото с твоей женой в главной роли, пользуются популярностью.

Змея и, чёрт возьми, я ей верю.

— Получай удовольствие, дорогой. – Прошипела мне на ухо и готова была рассмеяться в лицо, но сдержала порыв и просто широко улыбнулась, только от этой улыбки мурашки по коже бегут и не было в ней ничего привлекательного.

Единственное, что могу подметить точно, так это то, что она не просто ревнует меня к Оксане, она её словно ненавидит, только вот непонятно за что. При упоминании о моей жене и глаза у неё азартно загораются, и мышцы на лице напрягаются, вызывая гримасу. Она знает что-то, чего не знаю я?.. В любом случае этот вопрос пока остаётся без ответа, а я продолжил обход галереи. «Восторг», «Вдохновение», «Страсть», «Сумасшествие», «Наслаждение» – работы были настолько живые, настолько реалистичные и без лишних слов говорящие сами за себя, что эти названия можно было и не подсказывать. Мозг и сам выбрасывал нужные эмоции при одном взгляде. А я смотрел как зачарованный и наслаждался, понял, что улыбаюсь, когда мышцы на лице заболели, давно не видел Оксану вот такой… настоящей, свободной, парящей. И ревновал, бешеной, необъяснимой ревностью. Ревновал ко всему: к этим людям, которые сейчас стоят за моей спиной, к этому фотографу, к камере в его руках. Словно сам чувствовал, как Артём ласкал её словами, как прожигал взглядом, ведь нужно быть идиотом, чтобы не заметить, что она не просто модель. В каждой фотографии его эмоции, его желание, его любовь к ней. И даже не зная, кто был в качестве модели, можно чётко разграничить работы на два разных лагеря: с Оксаной и без неё. Я ходил от одной стены к другой и с каждой новой работой чувствовал, как кровь бежит по венам быстрее, как кулаки сжимаются, каким рваным становится моё дыхание. Последней каплей стала фотография, где Оксана разделась, оголила плечи и живот. Единственная работа, на которой она изображена полностью: лежит на диване, закинув ноги на подлокотник, голова откинута назад, глаза закрыты, на губах можно уловить улыбку. Бокал вина в руке, грудь, поднятая на вздохе, ворох ткани, который стекает по бёдрам, раскрывая их и живот… работа одна из последних, возносящая красоту беременной женщины. И сквозь бумагу я чувствую её удовольствие, её спокойствие и хочется кого-нибудь убить, а здравый смысл поддакивает, предлагая застрелиться самому.