Исповедь юной мадам - Кристина Бур Страница 6

Мама и люди из больницы, вероятно, не помнят, но я изо всех сил старалась вести себя хорошо, поскольку хотела остаться там. Стэнли умел слушать, а мне было весело с другими детьми. Я регулярно виделась с мамой. Но как-то постепенно, даже несмотря на мои старания, дела начали ухудшаться. Однажды мама нашла в моей комнате пачку сигарет. Мне все еще было только четырнадцать, и она слишком заморачивалась по этому поводу. «Это не мое, мама. Это моей подруги», — оправдывалась я, и это было правдой. Но она мне не поверила и заставила при ней выкурить всю пачку. Так я первый раз в жизни закурила и курю до сих пор. На самом деле я не могу винить маму за то, как сложилась моя жизнь, но курение определенно на ее совести.

Это был первый прокол. Второй раз я прокололась, когда взяла в палату пиво. Но я не собиралась его пить или, по крайней мере, не все. Я просто хотела помыть им волосы, поскольку накануне прочитала в журнале, что волосы полезно мыть пивом раз в месяц. Мы с подругой сделали несколько глотков, а потом попробовали действие пива на волосы. Нам казалось, что все вышло отлично — волосы были абсолютно чистыми. После этого я забросила пустую банку под кровать, где позже ее нашла мама и предъявила мне. Я ей снова сказала правду. Я могла делать плохие вещи, но в целом была весьма честным ребенком. Я просто не была тем ребенком, которому люди легко верят. Я пробыла в больнице только несколько месяцев, а мама уже видела, как я курю и пью. Дела мои были плохи.

Я, возможно, смогла бы отмазаться от обоих проколов. В конце концов, многие дети пробуют сигареты и несколько глотков пива, но последней каплей стал один молодой парень из персонала, который решил, что я ему нравлюсь. Он был из группы, которая водила нас в походы. Бывало, он держал меня за руку, когда мы путешествовали, хотя я уже была подростком и, ясное дело, мне не нужна была помощь, чтобы перейти улицу. Он также приходил ко мне в комнату по вечерам, чтобы поцеловать и пожелать спокойной ночи. Мне нравилось такое внимание, я не думала, что мы делаем что-то плохое, но, когда моя мама и персонал узнали о том, что происходит, это стало моим третьим проколом.

Меня выперли за «половые контакты», если это можно так назвать. Мама меня совсем не поддержала в этом деле. Она просто согласилась, что будет лучше, если я уеду, быстро и тихо.

Уйти пришлось не только мне. Парень, которому нравилось держать меня за руку, был уволен, ему запретили работать в психиатрических заведениях. Могу точно сказать, что со мной поступили довольно сурово, но я честно не знала, что все так получится. С ним тоже поступили сурово (все, что я ему позволяла, так это подержать меня за руку и подоткнуть одеяло), но он должен был знать о последствиях. Я до сих пор удивляюсь, почему он так сильно рисковал, чтобы получить взамен так мало.

Мама еще довольно долго лежала в той больнице. Иногда нам удавалось увидеться, но мы никогда не были близки и никогда больше не жили вместе. Я называла ее «мама-робот», потому что она всегда свято верила в «следование правилам». Чьим правилам, я точно не знаю. Правилам общества, наверное. Но я, очевидно, не дотягивала до ее стандартов хорошего поведения.

После больницы я попала в приют на севере штата Мэн. Это была глухая провинция. Там было не так мило, как в больнице, но зато там был мальчик Доминик. Практически в первый же день он стал моим парнем. Он был веселый, всем нравился, с ним было легко общаться. Это делало мою жизнь в приюте относительно терпимой. Но однажды он сбежал со взрослым парнем по имени Дон. Новости о том, что Дом и Дон дали деру, молниеносно распространились по приюту. Еще быстрее стало известно о том, что полиция их настигла. Сообщили, что Доминик умер, убегая от полиции, — он сорвался со здания на стройплощадке.

Я была очень расстроена, что потеряла его, но хуже всего было то, что все в приюте постоянно скорбели о нем. Атмосфера была угнетающей, и оставаться там не хотелось. Я решила, что если Доминику удалось сбежать, то мне тоже повезет. И я убежала. Но свобода моя длилась недолго. Меня арестовали за кражу сигарет, и я очутилась в другом молодежном центре, который находился в ведении штата. Это было самое ужасное место из тех, где мне довелось побывать, но я вспоминаю его с теплотой, потому что именно там мы с Наташей стали лучшими подругами. Она разделила со мной остатки моего короткого детства.

Хорошо помню тот момент, когда увидела Наташу в первый раз. На самом деле это произошло еще в приюте, где мы жили с Домиником. Там жил ее младший брат, и однажды она пришла его проведать. Как только она вошла в комнату, все мальчики мгновенно прекратили заниматься своими делами и уставились на нее. Девочки тоже. Она была такой роскошной, что не заметить ее было невозможно. У нее были длинные белокурые волосы и соблазнительная фигура, как у куклы Барби. Она выглядела более взрослой, хотя и была всего лишь на год старше меня. Ее пронзительный взгляд имел магическую силу, и она прекрасно это понимала. Наташа была могущественна и очаровательна. Заметив, что я смотрю на нее, она наградила меня широкой улыбкой. Она не могла мне не понравиться.

В тот день я с ней не общалась, но вскоре у меня появился шанс. Когда я попала в государственный молодежный центр, она уже там жила. Мэн, может быть, и большой штат, но людей в нем так мало, что даже на улицах я постоянно встречала знакомые лица. Тем более в штате Мэн было не так уж много «проблемных детей», а следовательно, и мест, куда нас могли направить. В этом смысле мы были чем-то вроде одной, рассеянной по штату семьи.

— Ты наверняка знаешь моего брата! — сказала мне Наташа, когда поняла, откуда я. Рядом с ней мне тут же стало уютно, и после этого я к ней привязалась. Казалось, что и она была не против. Думаю, я ей тоже понравилась, возможно, потому что надоедала не так сильно, как прочие дети. Она была намного мудрее и опытнее, чем все мы, поэтому дети постоянно спрашивали ее мнение — что она думает об этом, нравится ли ей этот человек, группа или наряд. С ее мнением считались. Она всегда знала, что следует говорить людям, и была слишком милой, чтобы потребовать оставить ее в покое. Все ее уважали, включая меня, но мне лучше всех удавалось это не афишировать.

Все дети в центре должны были заниматься какой-то работой. Нас с Наташей направили на кухню. В наши обязанности входило убирать после обеда. Вообще центр напоминал летний лагерь. Дети жили в семи или восьми коттеджах, построенных рядом, — мальчики на одной стороне, девочки — на другой. И все это на поляне посреди леса. Каждый вечер мы таскали от коттеджа к коттеджу большое пластиковое ведро, в которое собирали объедки, а затем несли на кухню, чтобы выкинуть их. В центре было столько правил и так мало забот, что эта обязанность даже скрашивала наши однообразные дни.

Однажды, когда мы совершали обычный обход коттеджей, Наташа посмотрела на меня и без всякой причины заявила:

— Давай посмотрим, сможем ли мы пробраться в лес!

Я молча согласно улыбнулась. Нам было скучно, а это было хоть какое-то развлечение. Мы побросали ведра и со всех ног бросились к лесу.

Я не думала, что мы сможем убежать далеко, но, к моему удивлению, нам повезло. Когда мы попали в лес, то и не думали останавливаться. Мы бежали и бежали, пока не выбились из сил. Только тогда остановились передохнуть. Недалеко виднелось несколько домов. К тому времени мы были уже довольно далеко от центра.