Тот, кто меня купил - Алекс Чер Страница 59

Тёплое солнце гладит лицо. Я сижу на лавочке и наблюдаю, как копошатся неподалёку мои близнецы. Я всё равно мысленно называю их так. Без разницы, кто старше или младше. Дело не в дате рождения, а вот в этой неразлучности.

Мы в том самом огромном парке, что находится неподалёку от дома. Рядом с Настей и Марком носится, подпрыгивая, Че Гевара, мой любимый команданте. Я всех люблю. Любовь расширяет границы и заставляет меня распахивать сердце. И никому не тесно в нём. И, кажется, я во всех нахожу отклик, только мой самый непримиримый, самый желанный в мире мужчина не хочет видеть очевидного.

Вчера он улыбался и шутил. А потом снова ушёл в себя. Отгородился. Я ничего не могу понять в сменах его настроения. У меня критические дни. Вечером выяснилось. И это сделало его ещё замкнутее, хотя куда уж больше.

Наверное, ему не нравятся женщины в такой период. Ночью он отвернулся от меня и спал строго на своей половине. А я долго не могла уснуть: не хватало его рук и ног. Я привыкла спать слишком тесно.

Как быстро привыкаешь к таким вещам. А может, это потому, что его прикосновений я жду всегда. Сейчас, наверное, никто бы не усомнился, что у нас всё по-настоящему. Он сумел сделать так, чтобы я постоянно ощущала нехватку его присутствия рядом. Эдгар как воздух: прожить долго без кислорода невозможно.

— Как хорошо ты устроилась, — Леон падает на лавочку рядом. Его не было дома.

Интересно: это Синица проболталась, где мы, или он сам догадался? Вообще-то мы сюда часто ходим. Здесь хорошее место. Приятное. Я его сразу заприметила. Старое и новое сплелись корнями. Вековые дубы шелестят листьями. Новые лавочки и фонари. Кстати, они не разноцветные, к сожалению. Одинаковые. Светят жёлтым светом — приглушённым и таинственным. От этого становится ещё красивее это место. Прекрасное и жуткое одновременно. Ночью бы я сюда ни за что не сунулась.

— Можно я подышу воздухом рядом с тобой?

В его вопросе — двусмысленность. Я пожимаю плечами, чтобы не отвечать. Мне порой жутко находиться рядом с ним. Он слишком похож на Эдгара. Молодая копия. Как сын, которого у него нет. А мог бы быть, наверное. Но я об этом не хочу думать. О женщине, что была рядом с ним. О таинственной Виктории — теперь я знаю её имя. Его первая жена. Наверное, Эдгар любил её очень сильно.

— Не душит тебя это всё? — снова вырывает меня из мыслей Леон.

— Что — всё? — я бы, наверное, предпочла с ним не разговаривать.

— Этот брак. Чужие дети. Я, прилипчивый, — кожей ощущаю его насмешливую улыбку. — Синица беременная. Два амбала чуть ли не круглосуточно.

Кажется, он не пропускает ни одного события в доме, хотя держится в стороне и почти не разговаривает. Эти его откровения — словно прохудившийся мешок. Прорвался, видимо, от тяжести. Не вынес груза, который он пытался на себе тянуть.

— Бывало и хуже, Леон, — я передёргиваю плечами, вспоминая детский дом, чужие семьи и удушливую тётку. — То, что есть сейчас, — моё. Я в любой момент могу всё изменить.

— Но духу не хватает. Я же вижу: ты с ним не по любви. Что между вами, Тая?

Он лезет, куда его не просят. Слишком напористо, чем ещё больше напоминает Эдгара.

— Я не хочу говорить об этом. И ты ошибаешься.

Наверное, я не умею выражать любовь, раз её никто не видит. Близкие могли бы уже со стороны заметить. Неужели всё так печально? Как мы с Эдгаром выглядим в их глазах? Хотя Синица знает историю нашего брака. Как хорошо, что ей хватило ума молчать и не откровенничать со слишком любопытным, как оказалось, Леоном.

— Я знаю, что такое быть чужим, Тая. Я жил с этим всю жизнь. И сейчас не до конца избавился от клейма.

Это его тайна. И он, наконец, засасывает меня в свой прохудившийся мешок. Хочется узнать. Открыть для света тёмный угол. Если он захочет, конечно, пустить солнце в свою жизнь. Выговориться. Выкинуть из себя то, что душит и давит.

— У нас самая лучшая в мире мама, — он усаживается поудобнее. Придвигается ближе ко мне. Я чувствую своим бедром его ногу. От тела Леона идёт жар. Поёживаюсь невольно — так это узнаваемо знакомо. Если прикрыть глаза, можно подумать, что рядом Эдгар. У них даже голоса похожи. У Леона лишь немного мягче тембр, не такой густой и насыщенный, как у брата.

Леон расслабляется, опирается спиной о спинку лавочки, прикрывает глаза. Искоса бросаю взгляд на него. Почти та же причёска. И чёлка падает на высокий лоб. Волосы чуть темнее, чем у Эдгара и виски — гуще, не такие аккуратные. Причёске не хватает стиля и модельности. Паршивая стрижка, если на то пошло. Но ему идёт.

Он худой, длинноногий. И ростом не подкачал — уже, наверное, под метр девяносто. И, если учесть, что мальчики растут долго, со временем, думаю, догонит Эдгара.

На худой шее движется кадык — он то ли сглатывает, то ли сдерживает слова, что всё равно прорвутся и лягут в этом парке неровными рядами. Очень хорошее место для откровений.

— Она просила ничего не рассказывать. Как видишь, мы послушные дети. Но она не хотела, чтобы мы делились с братом. Ты — другое дело. Ей бы тебя благодарить. Потому что он бы без тебя ни за что…

Я молчу. Если прерву, Леон сбежит или замкнётся.

— Думаешь, я не понимаю, чьих рук дело? Мы ему не нужны. Так, обуза, неожиданно свалившаяся неизвестно откуда. Да это и понятно. Может, я бы думал точно так же.

— Неправда, — рискую я всё же защитить Эдгара. — Я просила, да. Но решения он принимает сам. И этот шаг он тоже сделал сам. Он мог бы засунуть вас куда-нибудь, откупившись деньгами. Однако, привёз в свой дом. Так что зря ты так о нём.

— Зря, не зря… — Леон судорожно глотает ком в горле, кадык дёргается беспомощно, как поплавок на удочке, что давно и прочно запуталась леской в коряге. — Что сейчас говорить об этом. Я знаю одно: без тебя всё было бы по-другому. И он дурак, что не ценит то, что ему досталось каким-то чудом.

Он молчит, дышит тяжело. Мне даже кажется, что заплачет, но этого не случается.

— Ты чем-то похожа на маму. Не внешне и не характером. Душой, наверное. Слишком добрая и чистая. Открытая и жалостливая. Мама такая же. Она любила нас так, что готова была на любые жертвы. Думаю, ты осуждаешь её. Не надо. Потому что, не зная, можно о человеке придумать что угодно. Я потому и говорю сейчас о ней. Хочу, чтобы ты знала.