Альтер Эго. Обретение любви - Иван Вересов Страница 55

Тут его и подхватил бы и вобрал в себя особый мир, о котором большинство людей предпочитают не знать. Тот мир, о котором говорят с нехорошей улыбкой или широко раскрыв глаза от возмущения. В этом боятся испачкаться и всегда ненавидят.

Этот мир — каста, он закрыт для посторонних, в нём есть и высшие ступени, и клоака, он строго иерархичен и подчинен одному — альтернативному образу жизни. В нём свои законы и представления о красоте, любви, дружбе, деловом партнерстве. Многие сильные мира сего открыто признают свою принадлежность к этому кругу, они там, высоко на Олимпе. Другие служат им, ползают у подножия. Не вывернуться было бы Сергею без Макса.

Нет, Залесский бы не погиб, раздавленный колесом Фортуны. Он был молод, красив, неопытен и представлял собой замечательный «товар». Сведущие в подобной торговле люди сейчас же подобрали бы его, и Сергей пошел бы по рукам. Он стал бы циничен, жесток, любовь пересчитал на баксы и евро. Он пробился бы наверх, как и хотела его мать, но только не там, не в том мире, где она жила в нищете.

Он вплотную подошел к тому, чтобы «сесть на иглу», но остановился, последнего шага не сделал глубоко внутри оставалось чистое, нерастраченное, сокрытый свет. В Сергее всё ещё жил танец. Залесский тосковал по балету и, ни на что не рассчитывая, просто для себя вставал к палке и до изнеможения тренировался, возвращал себе прежнюю гибкость и владение балетной техникой.

Максим встал между Залесским и враждебным миром, оберегал и защищал. Взамен хотел любви, но Сергей ничего не мог дать. Все в нем выгорело, растратилось или застыло. Кроме стремления к танцу. А Макс был рядом. Может, и не получалось любви, но дружба-то была!

Залесский мечтал о театре, знал, что и теперь это может быть реально — иначе, чем по окончании училища, но реально. А Максим не отставал, убеждал и подталкивал к действию. Да, возможно и выгоду преследовал, так тратили же вместе. В обидах Сергея все-таки ревность рулила, в оба уха нашептывала, первой скрипкой разливалась. Позволяя себя любить, Сергей требовал верности. А Макс её не соблюдал, еще и махинацию с квартирой провернул. Пусть и в пользу Залесского, так ведь не спросил, умнее всех, юрист хренов. Тогда надолго разошлись, Сергей думал — совсем, но нет, Максим опять нашел его и потащил в танец. Через год Сергей поступил в балетный коллектив Ефима Манфея.

Слава пришла к Залесскому сразу. И опять он жил как в тумане, всецело отдаваясь своей мечте. В любовь он больше не верил, но у него был друг, с которым Сергей мог создать хотя бы видимость любви. Главной же любовью стал театр. Необычные постановки, смешение балета и пластики, которое перечёркивало все классические нормы, труд до седьмого пота, перегрузки и напряжение. Но потом свет рампы, слепящие софиты, затаённое дыхание зрительного зала, овации, цветы, слава.

Восхищение публики сторицей окупало все трудности. Сергею казалось, что он достиг своей мечты, что именно к этому и стремился.

Гастроли по всему миру на некоторое время вообще стёрли из мыслей Сергея его родной Питер. Он не скучал по городу, да и некогда было.

О родных, особенно об отце, он старался не думать. Но слова, сказанные невзначай, оказались пророческими — Сергей сломал ногу на репетиции, он серьёзно повредил колено и вынужден был надолго отказаться от танца. Конечно, травмы случаются у танцовщиков любого репертуара, можно просто идти по улице, упасть на ровном месте и поломаться. И всё-таки дыма без огня не случается — в коллективе Ефима Манфея травматизм был высокий. Именно потому, что новации, которые так нравились публике, обеспечивали зрелищность без особой заботы о безопасности. Смешение балета и гимнастики давало замечательный сценический эффект, но ставило под угрозу людей, так как превышало технические возможности танцовщиков. Как делать то, что требовал Манфей, в балетных классах не учили. И, наверно, вообще нигде не учили. Если у человека хватало смелости и умения, он выходил невредимым, но стоило один раз оступиться, в прямом смысле этого слова, и можно было проститься с профессией.

Сергею не повезло, к тому же он поторопился и раньше времени попытался вернуться к работе. Последовали новые осложнения. Одна операция следовала за другой. Он перестал бояться боли. Полгода пришлось лечиться только для того, чтобы иметь возможность ходить без палочки. Но лёгкая хромота всё-таки осталась. Сергей перенёс двенадцать операций, от тринадцатой он отказался — не по суеверию, но потому что перестал верить в эффективность такого лечения. Сбережения таяли.

Танцевать Сергей всё ещё мог, но уже не ведущие партии. У Ефима Манфея инвалидов не держали, не было и приличной компенсации, ни пенсии или пособия за травму, полученную на рабочем месте, — с социальной защитой в этом коллективе считались так же мало, как и с техникой безопасности.

Конечно, Сергей через своих влиятельных друзей, которые у него ещё оставались, мог бы просить статичных партий, но он не хотел. Решившись порвать с коллективом, он сделал это и ушел не оглядываясь. Уехал в деревню к знахарю, и тот за четыре месяца вылечил ему ногу. Насчет танцев знахарь поручиться не мог, но хромота стала почти незаметна, отпустили и мучительные приступы боли в колене.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Сергей снова вернулся в Петербург. Надо было ещё раз начинать всё заново, искать работу, людей, готовых помочь, и тех, кто стал бы его миром.

К этому времени он уже не верил в любовь и мирился с деловым партнерством и совместной жизнью по принципу выгоды и удовольствия.

Он не гнушался никакой работы, если она приносила хорошие деньги. Его обаятельная улыбка, открытый взгляд, славянские черты лица — притягивали и запоминались. Сергей умел нравиться людям и знал, как пользоваться благоприятным первым впечатлением. Вопреки всем тем неприятностям, которые посылала ему Судьба, он был удачлив, и пусть с классическим и даже с современным балетом ничего не вышло, но он не оставил танца.

После лечения Сергей продолжал заниматься, он не терял форму, хотя нигде по специальности не работал. Разве что если считать работу в ночных клубах стриптизёром. В этой области он достиг истинных высот и умел показать своё тело как никто. На него приходили смотреть и платили большие деньги, чтобы не только смотреть.

Сказать, что он себя презирал? Нет, он относился к тому, как изменилась его жизнь, равнодушно. Ему было всё равно. Он сказал себе, что НЕ БУДЕТ больше жить в нищете, считать копейки, ходить в обносках из секонд-хэнда. Не будет, как отец, усыхать на изматывающей душу работе, сокрушаясь, что сколько ни ишачь, а всё равно денег на семью не хватает.