Не верь, не бойся, не проси - Морвейн Ветер Страница 45

Тук пожал плечами.

– Тебя могли сразу же убрать. Кто-то должен был. Мы первую смену отсидели, а потом, когда Яр свалился, я Толяну позвонил.

Он снова помолчал, а затем повторил:

– Кто-то должен был…

Тук хотел сказать что-то ещё, но не успел: дверь открылась, и выглянул Толян:

– Ты там где?

Янка прошла к проёму, оттолкнула его в сторону и вошла.

Яр сидел на диване, низко согнувшись и покручивая в руках рюмку коньяка. Он смотрел куда-то на ковёр, но теперь поднял взгляд и уставился напрямую на Янку, и взгляд этот был тяжёлым, как гранитная глыба.

– Выйди, – сказал он голосом, какой Янка слышала от него всего пару раз, и Янка, вздрогнув, попятилась назад. – Не ты, – не меняя тона, добавил Яр, и Янка замерла, глядя на него. Взгляд ловил её, будто птицу силки. Взгляд пугал, потому что так мог смотреть только совсем чужой Яр – тот Яр, который отдал охране козыревского пацана.

Толик скользнул прочь и закрыл дверь, оставляя их вдвоём.

Яр молчал.

Янка шагнула к нему и опустилась на колени на ковёр у самых его ног. Она невольно поморщилась и тут же услышала:

– Дырка болит, да?

Янка на секунду стиснула зубы. Она всё ещё надеялась. Надеялась, что сейчас Яр обнимет её и прижмёт к себе, хоть и видела уже, что этого не будет. И поэтому она ответила просто:

– Да.

Яр снова покрутил в пальцах стакан. Теперь он не смотрел на Янку, и та чувствовала, что нужно что-то сказать, но не знала, что.

«Я не подбираю бездомных котят», – прозвучали слова Козырева в голове. Яр был таким же. И если бы Янка была слабой, никогда бы он её не подобрал – в этом Янка была уверена сейчас.

Янка молча положила руки на колено Яру и сверху опустила подбородок, заглядывая ему в глаза.

– Ты шлюха, Янка, – сказал Яр спокойно и разочарованно. И от этого разочарования Яне стало больней, чем если бы Яр ударил её по лицу, но она по-прежнему молчала.

– Ты такая шлюха… – совсем тихо повторил Яр. Потом, не вставая, швырнул стакан в камин, так что капли холодной жидкости попали Яне на щёку, а за спиной её раздался звон, хлопнул и полыхнул, пробираясь до самой верхушки печной трубы, огонь.

Яр подцепил её подбородок и дёрнул, заставляя смотреть себе в глаза, а потом неожиданно и обидно до боли плюнул в плотно сжатые губы.

Янка стиснула пальцы на его колене, но руку не убрала и продолжала молчать.

«Я сделала это для тебя», – билось в голове, но после того, что сделал Яр только что, она просто не могла произнести это вслух. А потом в один миг удушающей волной накатила усталость, и стало всё равно.

Янка, наконец, заставила себя расцепить пальцы и вытерла лицо.

– Если ты так хочешь… – сказала она и встала. – Что-то ещё?

Яр покачал головой.

Янка вышла. В холле она ненадолго остановилась, глядя Толику в лицо. В глазах того торжество стремительно сменялось удивлением.

Янка подошла вплотную к нему и замерла, глядя в глаза.

– Я тебя убью, Толя, – сказала она. – Не потому, что ты сука. И не потому, что ты меня достал. Я тебя убью, потому что сейчас ты сделал больно ему. И однажды ты испытаешь такую же боль.

Янка отвернулась и стала подниматься наверх, а Яр ещё какое-то время сидел молча, глядя в камин и пытаясь сложить в голове части головоломки, которые рассыпались, как проклятый разбитый бокал.

Тогда, семь лет назад, он настолько свихнулся, что готов был рисковать всем ради этой девчонки.

Он думал, что это прошло, когда он в самом деле потерял всё. Он думал, что начал новую жизнь, в которой не было ни чувств, ни амбиций, ни боли.

Но стоило ему увидеть Янку снова, как застарелая рана рванула новой болью, и снова, как идиот, он поставил на кон всё. Девчонка предала его, как и в тот раз, когда он уже готов был поверить ей.

– Идиот… – прошептал Яр и сжал кулак. Закрыл глаза, вспоминая хрупкое гибкое тело, бьющееся в его руках. Губы, льнущие к его губам, шее, плечам, стонущие его имя: «Яр». И тут же это же тело в чужих, незнакомых руках.

Захотелось завыть.

– Анатолий, – рявкнул он, и дверь открылась, впуская Толика.

– Да.

– Ты ещё кому-то говорил?

– Не успел.

– А плёнка? Ты сказал, плёнка есть?

Толик достал из-за пазухи кассету и протянул Яру.

Тот взял кассету в руки и повертел.

– Это оригинал?

Толик кивнул.

Яр встал. Подошёл к камину и, несколькими быстрыми рывками выдрав коричневые петли плёнки, бросил кассету в огонь. Потом посмотрел на Толика. Встретил удивлённый взгляд, но не остановился – молча вынув из кобуры пистолет, сделал два выстрела – в сердце и в лоб.

Толик осел мгновенно. Удивление так и застыло в его глазах. Падая, он обрушил журнальный столик, и Яр с досадой подумал, что столик, превратившийся в груду деревяшек, всегда нравился Яне. Тут же отогнал от себя эту мысль и, повернувшись к двери, встретился взглядом с Туком.

– Он работал на Брюсова, – сказал Яр спокойно.

Тук кивнул.

– Пошли, уберём, – добавил Яр.

Тук, как всегда, ничего не ответил. Всю дорогу, пока они везли тело к болоту, Яр ждал, что он задаст вопрос или выскажет упрёк. Хотя бы то самое: «Завтра буду я?». Но Тук молчал, и Яр не знал, благодарить за это молчание или бояться его.

Вернулись они ближе к рассвету. Тук устроился на диване, а Яр поднялся на второй этаж.

Дверь между его спальней и спальней Янки была открыта, но и кровать Яра была пуста.

Не сводя взгляда с темноты за дверью, он медленно разделся и замер. Яр не помнил, когда спал один – разве что в ту единственную ночь, которую провёл у Брюсова. И дело было уже не в том, что он хотел Янку – он её не хотел и сейчас вряд ли смог бы заставить себя даже прикоснуться к ней.

И всё же он её хотел, но как-то иначе. Не тело, а, может быть, глаза, которые светились бы в темноте и смотрели на него, когда он стал бы засыпать. Тепло под одеялом, к которому он так привык. Тонкую руку, лежащую у него на животе. Хотел до воя. Хотел до крика. Но только стоял, глядя в темноту.

Янка слышала, как Яр поднялся на второй этаж. Она лежала на своей постели, не раздеваясь, и также смотрела на дверной проём, ожидая хоть чего-то. Хотя бы шёпота, хотя бы имени. Она бы пришла, наплевав на все обиды, на собственную боль. Но Яр не звал, и Янка просто продолжала лежать, глядя в сторону его спальни, пока за окном не забрезжил рассвет.

Конец первой книги