Плохие девочки не плачут. Книга 3 - Валерия Ангелос Страница 4

— Отойди, пожалуйста, — подозрительно вежливо говорит он, и хочется исчезнуть вовсе. — Правее, да… молодец.

В следующий миг тарелки, торты, бокалы и прочая кухонная мелочь отправляются на пол четкими, отлично выверенными движениями. Чудовищный грохот заставляет вздрагивать, жмуриться и подбираться всем телом. Взрывная волна осколков не задевает меня, леденит кожу на расстоянии, вынуждает трепетать, забиваться в угол, тщетно искать спасения. Отступаю назад, упираюсь в противоположную столешницу, судорожно сжимаю прохладную поверхность до покалывания в пальцах.

«Господи», — инстинктивно кусаю губы.

— Сначала нужно снять подарочную упаковку, — бархатным тоном продолжает именинник, невозмутимо ступает вперед, мимо разбитой посуды, открывает какой-то шкафчик.

Пробую сделать еще шаг, неловко подворачиваю ногу и тихонько вскрикиваю. Не успеваю проклясть чертовы каблуки, потому что мое дыхание перехватывает от ужаса. Отказываюсь понимать и принимать, застываю на месте, замерзаю. Не способна дернуться, не вольна шелохнуться.

— Perfekt (Превосходно), — довольно заключает фон Вейганд, и в его руках сверкает стальное лезвие ножа.

Он идет ко мне неторопливо, с грацией прирожденного хищника и темной ухмылкой Люцифера на знакомых, но чужих устах. Ближе и ближе, каждым жестом погружая в гипнотический транс, в пучину безумия, в разверстое, зияющее пространство бесконечного ужаса.

Бежать некуда, не имеет смысла, ведь никто не защитит, скорее, поймают и приведут обратно в целости и сохранности. Но бездействовать глупо.

Совершаю дерзкую попытку вырваться, удрать отсюда, разорвать цепь. И проваливаюсь. Меня ловят, сгребают в охапку, тянут к очищенному столу. Кричу, кусаюсь, вырываюсь.

— Тихо, — приказывает фон Вейганд.

Металл на ключицах отлично стимулирует заткнуться и не трепыхаться.

— Я не сделаю больно, — он прижимается сзади, дает прочувствовать полную боевую готовность и продолжает: — Пока не сделаю.

Пальцы перебирают пряди моих волос, нож перемещается ниже, медленно и осторожно, едва касаясь покрытой испариной кожи, вглубь выреза платья, под тонкую кружевную ткань.

Страх переплетается с возбуждением, тягучим и вязким, жгучим и терпким. Воздух накаляется, пропитывается напряжением, пронизывается электрическими разрядами. Еще немного — закоротит.

Пугает до жути, колотит лихорадочно, мерцает отрывками смешанных эмоций. Искрит обжигающе горячо, обдает затаенным жаром, выпускает на свободу.

— Ты хотел сделать этого сразу, — слова разрывают тишину под аккомпанемент первого надреза.

Хотел раздеть донага изначально, силой сорвать облегающий наряд, вспарывать сверкающую материю, будто настоящую плоть. Унизить и растерзать, не нанося непоправимых увечий. Зачем портить шкурку любимого зверька?

Выбирал платье лично, выстраивал картину событий, упивался гениальностью, изнемогая от желания. Жажды разделять и властвовать, покорять и подчинять, клеймить собственность.

Хотел, чтобы все восхищались, завидовали, вожделели. Мысленно рычали от похоти, исходили ядом, истекали злобой. Понимали — это все его, принадлежит ему одному навеки, до последнего вздоха. Смотрите, сколько влезет, а большего не даровано.

— Да, — он разворачивает меня лицом к себе, продолжая срезать кружева подарочной упаковки.

Никакой спешки, продуманно, в ритуальном порядке.

— Сказать, чего я хочу еще больше? — фон Вейганд откладывает нож, любуется лохмотьями, в которые превратилось мое шикарное платье.

— Ска… — осекаюсь и вскрикиваю от неожиданности, когда он сажает меня на стол.

— Здешние подвалы построены давным-давно, не подвергались никакой реконструкции. Толстые стены, затхлость… пришлось вывести крыс, но скелеты погибших заключенных никто не трогал. Сплошная любовь и романтика, — его пальцы скользят от талии к бедрам, двигаются ниже, задерживаются на коленях, нежно обводят и резко раздвигают мои ноги.

— Ты обещал, что если я все выполню, то никаких пыточных камер не будет, — напоминаю условия сделки.

— Только дай повод, — зловеще ухмыляется фон Вейганд, расстегивая брюки.

А потом я кричу, когда его член проникает на всю длину. Горько и сладко, одновременно доставляет и наслаждение, и боль, принуждает выгнуть спину, застонать, извиваться.

— Там много игрушек, инструментов, плетей, — хрипло обещает он, вбиваясь внутрь мощными толчками, безжалостно сжимая грудь. — Мы попробуем все. Абсолютно все, meine Schlampe. Не переживай, я сделаю так, что понравится.

День сливается с ночью, не различаю времени суток, теряюсь в лабиринтах измученного сознания.

Фон Вейганд относит меня в свою комнату, продолжает трахать, не ведая усталости, переворачивает, задает нужный угол и амплитуду, ласкает и терзает, сменяет гнев на милость, вновь обрушивается яростно. Шепчет на ухо пошлости, покусывает шею, тянет за волосы, называет «сучкой», его маленькой лживой сучкой и шлюхой, перемежает любовные обращения с грязными ругательствами.

Растворяюсь в ослепительном калейдоскопе развратных поз, падаю в пропасть, выгораю изнутри. Фон Вейганд не может насытиться, а я не могу существовать отдельно от него. Погибаю и воскресаю лишь в этих умелых, подчас удивительно нежных, а порой убийственно жестоких руках.

Безотчетно готова страдать, лишь бы оставаться с ним, ведь теперь и всегда… он неотделим. Бьется вторым сердцем, наполняет кислородом, вспыхивает адреналином.

Мой хладнокровный палач. Беспощадный инквизитор, которого я люблю с отчаянной тупостью, одержимостью вне рамок здравого смысла.