Жюстина, или Несчастья добродетели - Маркиз Де Сад Страница 4

Милосердный священник, разглядывая Жюстину в лорнет,ответствовал, что его приход переполнен, что вряд ли он сможет принять новуюприхожанку, но что, если Жюстина желает служить у него, желает делать тяжелуюработу, в кухне для нее всегда найдется кусок хлеба. И поскольку, говоря это,служитель Господа принялся потихоньку поглаживать ей юбку на ягодицах, словнодля того, чтобы составить для себя какое-то представление о их форме, Жюстина,разгадавшая его намерение, оттолкнула его со словами:

— Ах, сударь, я не прошу у вас ни милости, ни местаслужанки; слишком мало времени прошло с тех пор, как я рассталась с положением,более высоким, чем то, которое может заставить меня принять оба вашихвеликодушных предложения; я прошу у вас советов, в которых нуждается моямолодость и мои несчастья, а вы хотите потребовать за них слишком высокуюплату.

Служитель Христа, устыдившись своего разоблачения,поднимается в гневе; он призывает племянницу и служанку:

— Гоните прочь эту маленькую мерзавку, — кричитон. — Вы не представляете себе, что она мне предлагала… Сколько пороков втаком возрасте! И надо же осмелиться предложить эти гадости такому человеку,как я!.. Пусть она убирается… пусть убирается, иначе я заставлю ее арестовать!

И несчастная Жюстина, отвергнутая, униженная, оскорбленная ссамого первого дня, когда она была обречена на одиночество, зашла в дом свывеской над дверью, сняла маленькую меблированную комнатку на пятом этаже,оплатила ее вперед и, оставшись одна, разразилась слезами, тем более горькими,что она была очень чувствительна от природы и что ее гордость только чтоперенесла жестокий удар.

Однако это было лишь начало всех тех невзгод, больших ималых, которые заставила испытать ее злосчастная судьба. Бесконечно много насвете негодяев, которые не только не сжалятся над несчастьями благонравнойдевушки, но будут искать способ удвоить их для того, чтобы заставить ее служитьстрастям, внушаемым им безудержно развратной натурой. Однако из всех бед,которые пришлось ей испытать в начале своей злосчастной жизни, мы поведаем лишьо тех, что выпали на ее долю в связи с Дюбуром, одним из самых жестоких и в тоже время самых богатых откупщиков налогов в столице.

Женщина, у которой квартировала Жюстина, отправила ее кнему, как человеку, чей авторитет и чьи богатства наверняка смогут облегчитьучасть бедной девочки. После очень долгого ожидания в прихожей Жюстину,наконец, впустили к хозяину. Господин Дюбур, толстенький, низенький и надменныйкак все финансисты, только что поднялся с постели, и был облачен в свободноболтающийся домашний халат, который едва прикрывал его наготу. Он отослал слуг,собиравшихся его причесывать, и обратился к девушке:

— Что вы от меня хотите, дитя мое?

— Сударь, — отвечала несчастная, совершеннорастерявшись, — я бедная сирота, мне едва исполнилось четырнадцать лет, ноя уже познала все стороны нищеты; я умоляю вас о сочувствии и заклинаюсжалиться надо мной.

И Жюстина со слезами на глазах подробно, со всемиживописными деталями рассказала старому негодяю испытанные ею злоключения итрудности, с которыми она сталкивалась в поисках места, не обходя вниманием иотвращение, с каким выслушала одно недостойное предложение, не будучи рожденадля этого. Не жалея слез, она описала свой ужас перед будущим и в конце пробормоталачто-то о надежде, которую она питает в отношении такого богатого и уважаемогочеловека, веря, что господин Дюбур несомненно предоставит ей средства ксуществованию; и все это она рассказала с тем красноречием несчастья, котороечасто просыпается в чувствительной душе и всегда бывает в тягость роскоши.

В продолжение ее рассказа Дюбур становился все болееоживленным. Эта юная просительница начинала его возбуждать, и одной рукой онвозился под своим халатом, а другой держал лорнет, пристально разглядывая прелести,представшие его взору. Внимательный наблюдатель мог бы различить почтинезаметные оттенки похоти, которая мало-помалу напрягала мышцы его хилого телапо мере того, как жалобы Жюстины делались все более и более патетичными.

Этот Дюбур был закоренелый распутник, большой любительмаленьких девочек и рассылал во все уголки страны доверенных женщин, которыепоставляли ему такую дичь. Будучи почти не в состоянии пользоваться ими, Дюбуробыкновенно предавался в их обществе прихоти настолько жестокой, насколько истранной: его единственная страсть заключалась в том, чтобы любоваться слезамидетей, которых ему приводили, и следует признать, что никто не мог с нимсравниться в таланте доводить их до такого состояния. Этот несчастныйсластолюбец обладал таким злобным и изощренным умом, что ни одна девочка немогла выдержать издевательств, которым ее подвергали; слезы лились в изобилии,а Дюбур, пребывая на вершине блаженства, тут же прибавлял несколько ощутимыхфизических страданий к нравственной боли, которую только что вызвал. Тогдарыдания становились еще сильнее, и злодей извергался в открытую, осыпаяпоцелуями детское личико, которое благодаря его стараниям было мокро слез.

— Вы всегда были скромной? — спросил он Жюстину,решив приступить прямо к делу.

— Увы, сударь, — ответила она, — я бы неоказалась в таком отчаянном положении, если бы перестала ею быть.

— Но тогда по какому праву вы полагаете,, что богатыелюди вам помогут, если вы не будете им служить?

— О, сударь! Я готова оказать любые услуги, которые небудут противоречить правилам благопристойности и моей молодости.

— Я не имею в виду услуги такого рода: для этого выслишком молоды и хрупки; я говорю о том, чтобы доставлять мужчинамудовольствие. Эта добродетель, которую вы так превозносите, ничего не дает;напрасно вы будете преклонять колени перед ее алтарями, ее бесполезный фимиамвас не накормит: предмет, который меньше всего нравится мужчинам, на которыйони меньше всего обращают внимания и который сильнее всего презирают — этоскромность вашего пола. Сегодня, дитя мое, пользуется уважением только то, чтоприносит выгоду или усладу, но какую выгоду или какую радость может принестиженская добродетельность? Нравится нам и развлекает нас лишь женскаяраспущенность, а их целомудрие приводит нас в уныние. Если люди нашего сортадают что-либо, они хотят за это что-нибудь получить. Даже такая маленькаядевочка, как вы, далеко не красавица и к тому же дикарка, должна сообразить,что она может получить помощь только ценой своего тела? Так что раздевайтесь,если хотите, чтобы я дал вам денег.

С этими словами Дюбур протянул руки, собираясь схватитьЖюстину и поставить ее между своих широко расставленных колен. Однакопрелестное создание вырвалось.

— О, сударь! — вскричала она, обливаясьслезами. — Выходит, больше нет в людях ни чести, ни сострадания?

— Очень мало, — отвечал Дюбур, ускоряя своимастурбационные движения при виде нового потока слез. — Чрезвычайно мало,по правде говоря. Сегодня люди отказались от мании бескорыстно помогать другими признали, что удовольствия от сострадания — это всего лишь утоление похотигордости, а поскольку на свете нет ничего, более ненадежного, возжелалинастоящих ощущений. А еще они поняли, что даже от такого ребенка, как, например,вы, в качестве компенсации бесконечно приятнее получить удовольствия, которыеможет предложить сладострастие, нежели холодные и скучные радостипризнательности. Репутация щедрого, либерального и бескорыстного человека несравнится даже в тот момент, когда приносит наивысшее удовлетворение, с самыммаленьким чувственным удовольствием.