Халиф на час - Шахразада Страница 39

Халиф сжимал тело своей любимой и чувствовал, как жизнь покидает ее. Руки девушки, еще так недавно крепко обнимавшие его, бессильно упали, кожа потеряла краски, и лишь уста еще жили… жили своей жизнью, повествуя о событиях, которым просто не дано было случиться в мире Гаруна аль-Рашида.

– Десять долгих лет я была душой Джамили, ее здоровьем, ее радостью жизни. Я росла вместе с ней, врачевала людей, рассказывала чудесные сказки. Ее глазами я увидела великий Багдад, тебя, прекрасный халиф. Ее сердцем я полюбила тебя. Если бы твой Аллах позволил, ты бы получил в жены женщину необыкновенную, поистине удивительную, беззаветно любящую, чьи обе души были бы преданы тебе до последнего дня жизни. Но проклятие древней богини оказалось сильнее… Ибо сказала тогда грозная Бастет, что никогда мне более не испытать страсти, никогда и никто более не полюбит меня, никогда и никто не возжелает меня. Так и случилось – ибо малышка Джамиля полюбила тебя, испытала невероятную радость, что дарует лишь соединение любящих тел… Ты возжелал ее, ты желал ее столь сильно и столь нежно…

– О я несчастный, – прошептал халиф, понимая, что с этими словами его возлюбленная навсегда покидает его.

– И теперь я покидаю тело Джамили, ибо не в силах более удержаться в нем ни единого мига. Я рассказала тебе все и теперь вновь вернусь туда, где был мой приют долгие сотни лет. Быть может, гнев богини больше не падет более ни на одну голову… быть может, более никогда не возродится Та-Исет, которая вместе с твоей возлюбленной испытала и великую радость, и великое горе… Прощай же, добрейший из мужчин, прощай, наш возлюбленный… Я более ничего не могу… Прости меня… Прощай…

Одному лишь халифу было видно, как серая дымная лента втянулась в лежащий на полу медальон.

И в тот же миг ощутил Гарун аль-Рашид, как отяжелело тело его любимой, увидел, как откинулась голова, как приоткрылся рот, как в изнеможении закрылись навсегда прекрасные глаза Джамили.

Все было кончено. Его любимая покинула его, так и не став женой.

Великое горе обрушилось на плечи халифа, но гордость выпрямила его стан, гордость, смешанная с болью сверкнула в очах Гаруна аль-Рашида.

– Умар!

– Я здесь, мой повелитель!

– Моя любимая… покинула меня… – всего лишь на миг дрогнул голос халифа. – Она… она не вынесла радости… Но она успела принять мое предложение. И потому распорядись, раб, чтобы прекрасная Джамиля упокоилась, как это велят обычаи, чтобы ее тело было похоронено… – И опять крошечная заминка, которую услышал лишь старик Сирдар. – …О Аллах, похоронено, как тело моей жены, царицы…

– Слушаю и повинуюсь, – едва слышно прошептал визирь.

Ужас потери, который он почувствовал, всего лишь раз взглянув на помертвевшее лицо халифа, был столь велик, что затмил все остальные чувства. О, всего лишь на миг, ибо холодному разуму визиря чувства были присущи лишь в той мере, в которой они помогали подниматься вверх. Но сейчас, перед лицом великого горя, склонился и расчетливый разум Умара.

По улице Утренних грез уходила процессия. Но уходила не так, как это грезилось халифу, не так, как шествовал бы свадебный кортеж. В скорбном молчании шел по пурпурной дорожке халиф, неся на руках свою возлюбленную. Увы, только так он мог в последний раз коснуться ее, только так мог отдать ей последние почести.

И не было в глазах халифа слез, лишь душа его замерла, словно замерзнув в сильную стужу.

Сухими глазами провожал шествие и Сирдар. Ибо в тот миг, когда умерла малышка Джамиля, ушел из его жизни и весь ее смысл, покинула его душу вся радость, оставив лишь оболочку, осужденную влачить жалкое существование до того самого мига, когда явится за ним Разрушительница собраний и Усмирительница дум.