Не чужие - Арина Вильде Страница 39

—Лера, не парься, тебе лежать в постели нужно, а не скакать по комнате.— Давид отбирает у меня книгу и с грохотом кладет на стол.— Прими душ и ложись. Я пока спущусь вниз и заварю тебе чаю.

—И поесть возьми что-нибудь. Попроси у нашей домработницы,— прошу я, но лишь для того, чтобы он задержался внизу подольше.

—Хорошо, надеюсь, не заблужусь в вашем “дворце”. — Я так и не поняла, насмешливый тон мне послышался в его словах или и в самом деле прозвучал.

Леонов покидает мою комнату, я же быстро все лишнее сбрасываю в шкаф и меняю постельное белье. У меня оно сейчас с единорогами, представляю, что подумал бы Давид при виде этого девчачьего райя.

Разобравшись с беспорядком, я достаю ночную сорочку и иду в душ. Долго в ванной комнате не задерживаюсь. Во-первых — ходить все еще тяжело, боль никуда не исчезла, лишь стихла немного, во-вторых — хочу по полной насладиться каждой минутой, проведенной с Давидом.

Я промокаю полотенцем волосы, расчёсываю их и немного подсушиваю. Поверх ночнушки надеваю такого же цвета шелковый халат с кружевом. Выгляжу хорошо, несмотря на темные круги под глазами.

Давид уже в комнате. Рассматривает фотографии на стене. Поднос с двумя чашками чая и сэндвичами на столике у окна.

—Это моя мама,— останавливаюсь рядом с ним.

—Похожи. Очень.

—Да,— с грустью произношу я, вспоминая, чего именно стоила наша с ней схожесть.— Она умерла при родах. Меня воспитала бабушка, а отец… маме нельзя было беременеть, для него я была нежеланным ребенком, да еще и точной копией любимой женщины. Поэтому отношения у нас не сложились. Это после смерти бабушки ему пришлось меня к себе забрать, а до этого…

Я вымученно улыбаюсь и падаю на кровать. Смотрю в потолок, избегая встречаться взглядами с Давидом. Эта тема для меня безумно тяжелая. Меня все еще не отпустило. Для папы хотелось быть самой лучшей, и я долго верила, что он любит меня. Пока не услышала обратное. Это больно. Разбитое детское сердце сложно собрать обратно.

—Мне кажется, ты не права.— Давид ставит поднос посередине кровати, сам же ложится рядом. Находит мою руку и переплетает наши пальцы. От этого прикосновения по телу проходит приятная дрожь.— Отец любит тебя и заботится. Просто мужчины сложнее признают свои ошибки. А иногда вместо извинений делают вид, что ничего не случилось.

Я пожимаю плечами.

Возможно, он прав.

Но…

—Уже неважно. Того, что было, не исправишь.

Чувствую, как вниз по щеке скатилась слеза.

—Ты голодна?— переводит тему Давид, поняв, что мне она неприятна.

—Нет,— качаю головой.— К тому же мне приписали строгую диету, и твои сэндвичи в список разрешенных блюд не вписываются.

—Черт, прости. Принести тебе что-то?— Он приподнимается на локтях, смотрит на меня. А я не могу отвести от него взгляд. Мне так приятна его забота. Хочу, чтобы всегда был таким, как сейчас.

—Я не голодна. Посмотрим какой-нибудь фильм? Спать все равно еще рано.

—Где пульт?

—На тумбочке.

—У меня есть подозрение, что твой отец каждые полчаса будет заглядывать к нам и проверять, как мы себя ведем,— шутливо подмигивает мне Давид.

—Он вчера пытался поговорить со мной на тему полового созревания и контрацептивов. Я сказала ему, что он опоздал на несколько лет с этой информацией. Кажется, после этих слов ему даже полегчало.

—Это более актуально для твоей сестры,— щелкая пультом, произносит Давид.

—Насте всего шестнадцать, в ее возрасте я морковку в огороде полола,— хмыкаю я.— Ну и отец ее обожает и к двадцати вряд ли кого-то подпустит.

—Я встретил ее, когда спускался по лестнице. Выглядит взрослее. И никакого общего сходства с тобой не нашел.

—Да, мы разные и не очень ладим,— кривлюсь я, искоса поглядывая на Давида. В сердце вошла острая игла ревности. Неужели темноволосая Настя ему больше меня понравилась?

Весь вечер мы говорим о всякой ерунде, смотрим повтор сериала «Друзья», который, как оказалось, оба обожаем, и я не помню, когда в последний раз себя чувствовала настолько хорошо и уютно. Сейчас мы больше похожи не на любовников, а на хороших товарищей. Тему моей возможной беременности мы не затрагиваем, что меня успокаивает. Перед сном к нам заглядывает отец, сканирует пространство своим цепким взглядом и, убедившись в том, что мы ведем себя чинно и прилично, желает нам хорошей ночи и уходит.

—Мне завтра на работу рано, я воспользуюсь твоим душем?— спрашивает Давид, когда на экране возникают финальные титры.

—Да, конечно, чистое полотенце в шкафу.

Давид скрывается за дверью, я же снимаю халат и забираюсь под одеяло. Пальцы немного подрагивают. Интересно, я когда-нибудь смогу спокойно воспринимать нашу с ним близость? Мы всего лишь собираемся спать в одной постели, но для меня это так волнительно.

В комнату Леонов входит в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер. Отвести взгляд от его тела почти невозможно. Я сглатываю собравшуюся во рту слюну.

—Я не брал с собой одежду, надеюсь, ты не против, если я буду спать нагишом?— Его хитрый прищур сбивает меня с толку. Это он намекает, что хочет меня? Как же сложно, когда ни черта не понимаешь в мужчинах.

—Я… мне нельзя заниматься сексом,— робко произношу я, когда полотенце летит на пол и наготу Давида теперь ничто не скрывает.

—А кто говорил о сексе, малышка?— ухмыляется он и наклоняется ко мне, чтобы легко коснуться губами виска.

Давид ложится рядом, щелкает пультом, и комната погружается в темноту.

—Сладких снов,— полушепотом произносит он.

—И тебе,— отзываюсь, но мой голос, кажется, заглушает гулкое биение моего сердца.

Давид у меня дома. В одной постели со мной. И он обо мне заботится. Это все кажется сном. Я даже готова болеть каждый день, чтобы это длилось вечность.