Воробышек - Олли Ро Страница 39

Никто к нам Гелю так и не отпустил. Потому что отпускать было некого. Геля пропала… А вскоре пропала и Настя.

Мысленно остановил сам себя. Ворошить болезненные воспоминания не хотелось. Слишком давит на грудь тяжесть того страшного времени. Страдания, муки, сожаление, скорбь, печаль, беспомощность и гнев!

Адский коктейль.

Я научился запирать эти чувства глубоко внутри себя и не выпускать наружу. Много лет справлялся с этим. А теперь в системе моего фаервола одна за другой появляются трещины, и мучительный огонь вновь норовит выжечь дотла искалеченную душу.

Все. СТОП.

Надо найти Еву и валить отсюда.

Один за другим осматриваю коридоры, не вдаваясь больше в воспоминания. Женевы нигде нет. Сквозь покосившиеся решетки на окне вижу тонкий белый силуэт на улице у разрушенного фонтана, который не то чтобы сейчас, а вообще никогда не работал.

Выбираюсь наружу тем же путем, каким попал внутрь. Огибаю корпус здания и вижу ее.

Тонкая, полупрозрачная, почти невесомая. Ветерок треплет выбившиеся из прически пряди, они скользят по длинной шее легким перышком, вызывая мурашки. Ева сосредоточенно что-то разглядывает в своих руках, не замечая ничего вокруг. Тонкие пальцы держат какую-то грязную коробочку. Осознание приходит еще до того, как я замечаю блеснувшую на солнце золотую звезду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ - Где ты это взяла? – практически крикнул я, отчего девушка вздрогнула и машинально прижала находку к груди.

- Нашла, - коротко выдыхает она.

- Дай сюда! – протягиваю я руку.

- С чего бы это?

- Потому что это не твое.

- Да ну? А вот согласно Гражданскому Кодексу Российской Федерации клад, то есть зарытые в земле или сокрытые иным способом деньги или ценные предметы, собственник которых не может быть установлен либо в силу закона утратил на них право, поступает в собственность лица, которому принадлежит данный земельный участок, где клад был сокрыт, и лица, обнаружившего клад, в равных долях. Насколько я понимаю, этот приют не находится в собственности Гусей, так что, гуляй, котеночек.

- Ева, дай, пожалуйста. Это принадлежало одному близкому мне человеку.

Видя мою растерянность, девчонка слегка помялась, задержалась задумчивым взглядом на коробочке, раздумывая отдавать ее мне или нет, и, в конце концов, протянула свою находку мне в руки.

Подрагивающими пальцами я взял в руки то, что некогда принадлежало Геле, и осторожно открыл крышку.

На отсыревшей от времени и влаги красной бархатистой подложке, в выемке лежала звезда героя, местами почерневшая и грязная. Рядом с ней находилась темно-бордовая книжица, уголки которой покрылись зеленоватыми пятнами плесени.

Я вынул документ и раскрыл.

На пожелтевших страницах его значилось, что Воробьеву Евгению Александровичу присвоено звание героя Российской Федерации, ниже подпись президента, справа – тускло переливается голограмма с двуглавым орлом.

Геля спрятала свое сокровище на территории приюта, но не успела мне рассказать, где, потому что исчезла. А когда ее нашли – ни одного секрета ее маленький рот больше не выдал. Потому что мертвые не говорят.

- Где ты ее нашла?

- Под фонтаном.

- Как?

- Не знаю. Просто нашла. Ты знал этого Евгения Воробьева?

- Нет. Но я знал его дочь. Она была моим лучшим другом.

- А где она сейчас?

- Она умерла.

- Мне очень жаль…

Мы постояли еще минуту, размышляя каждый о своем. Сосны поскрипывали, ветер шелестел высокими колосками диких трав, солнце припекало. Где-то поблизости отстукивал чечетку дятел, отсчитывала нам года щедрая кукушка, жужжал над головами толстый мохнатый шмель.

Все это уже было.

Я уже стоял здесь вот также. Жарким летним днем. Я уже держал эту коробочку в своих руках, а рядом стояла такая же тощенькая девчонка со светлыми волосами.

Геля.

Мы молчали, глядя на сухой неработающий фонтан. И молчание это было красноречивее тысячи слов. Для того, чтобы понимать мысли и чувства друг друга нам надо было всего лишь соприкасаться плечами.

И не было на всем белом свете ничего более правильного, чем держать ее за руку, защищать, оберегать, поддерживать. И я любил ее всей душою. Той чистой наивной любовью, на которое только способно семилетнее сердце.

- Нам пора возвращаться, Егор, - первой нарушила тишину Женева.

- Да… Пора…

- Спасибо тебе за прогулку. Пожалуй, ты угостишь меня мороженым как-нибудь в другой раз. Едем обратно.

Она развернулась и пошла на выход. Спустя пять минут мы уже ехали в сторону дома. В машине по-прежнему царило молчание, но оно больше не давило. Напротив, умиротворяло, успокаивало, приводило в порядок расшатанные экскурсом в прошлое нервы.