Враг моего мужа - Лина Манило Страница 38

В аромат бергамота врывается запах горечи с явными гнилостными нотками. Я даже глаза распахиваю, но это всё память. Она снова подбрасывает мне образы прошлого, мучает, выворачивает наизнанку. Каждый раз, словно кто-то камушки в стоячий водоём бросает. Размеренно, с ленцой. Они приземляются о водную гладь, и по ней расходятся идеально ровные круги. Один за другим. Круглые.

Зажмуриваюсь. Пытаюсь отогнать странные образы, но видения прошлого — бывший муж — так или иначе — всплывают перед мысленным взором. Романов стоит, облачённый в кашемировое чёрное пальто. Прямо рядом стоит. Таким он был в первую нашу встречу. Таким я запомнила его. И забыла. Когда поднял на меня руку, сразу так тошно стало, и всё хорошее выветрилось из головы. Исчезло. Будто бы не было никогда.

Коля смотрит на меня, усмехается, склонив в сторону голову. Его тёмные волосы идеально причёсаны, залитые тоннами геля, не падают на лицо. Словно шлем. Мне хочется протянуть руку, взъерошить их на затылке. Доказать ему, что он ещё живой. Не памятник самому себе. Не каменное изваяние. Человек.

С Романовым не всегда было очень плохо. Вначале он мне очень нравился, и со временем была уверена, что смогу его полюбить. Красивый, умный, заботливый, щедрый — это ли не мечта? Честное слово, он казался таким. И даже искренне пытался таким быть! Правда. Но потом… потом я слишком поздно поняла, что за всем этим прекрасным и радужным фасадом скрывается параноик и просто гнилая душонка. Но фасад был хорошим, да. На фасад вон сколько людей до сих пор клюёт.

Снова жмурюсь. Отгоняю от себя непрошеные образы. Картинки прошлого гоню прочь. Не до этого сейчас.

Наливаю в чашку чай, смотрю на янтарную жидкость и медитирую. Но вдруг мой телефон оживает. Тренькает, пиликает, и сердце стучит где-то в висках.

Бросаюсь к мобильному. Вытираю руки белоснежным полотенцем, снимаю экран с блокировки и пялюсь в незнакомый номер, разукрашивающий глянец сообщением.

Вернее, в неизвестный.

Просто неизвестный номер, а у меня руки дрожат.

Отбрасываю в сторону полотенце. Кажется, оно падает на пол с мягким едва различимым звуком, а у меня глаза пекут от непрерывного глядения в экран.

Кто это? Господи, кто это?

Ничего не успеваю сообразить, а руки уже тянутся к экрану. Провожу по нему влево, и текст сообщения всплывает перед глазами яркими люминесцентными всполохами. Вспышками.

Не текст, просто фотография. И от неё всё внутри холодеет.

Маленький плюшевый мишка. У него вырван глаз, оторвана левая лапка, свёрнута на сторону одна из нижник. Просто медвежонок, а у меня по позвоночнику бегают толпы мурашек.

А рядом с медвежонком лежит соска. Обычная детская соска. Одна из тех, которые используют для младенцев.

Ужас.

Что-то внутри сжимается, закручивается в множество вихрей, становится неуправляемым. У меня перехватывает дыхание. Сердце клокочет на корне языка, душит, и комок в горле невозможно проглотить.

Это Коля. Чёрт возьми, это он.

Отпрыгиваю от лежащего на столе телефона, будто бы вместо него — ядовитая змея и мне никак нельзя её касаться.

Несусь к двери. Стучу в неё ногами, руками. Сбиваю кулаки в кровь. Мне до невозможности тесно в этом лесном домике. Мне нужна свобода.

Плохо. Больно.

Стучу. Бьюсь о деревянную обшивку двери, зову на помощь, но никто не слышит меня. И когда кажется, что погибель найдёт меня здесь, дверь распахивается, и я падаю в объятия Артура?

Боже мой, Крымский.

Глажу его по плечам, всхлипываю, целую куда попало, жмусь к сильному телу, трусь крошкой.

Это он. Он пришёл. Он жив.

Мамочки, жив!

— Господи, Злата, что с тобой?! — Артур гладит меня по голове. Запускает руку в спутанные волосы, ерошит их на затылке, но я всхлипываю так жалобно, словно это мой последний шанс выплакать всё своё горе. — Давай, быстрее отсюда. Уезжаем.

Я не спорю, потому что как-то в один момент поняла: тут оставаться небезопасно. Нельзя.

— Я... Он... Артур...

— Тихо! — Артур кладёт указательный палец на мои губы, пресекает любые разговоры и стирает пальцами свободной руки слёзы с моих щёк. — Всё будет хорошо. Абсолютно всё.

И я ему верю.

Впервые я верю хоть кому-то.

Я полностью готова к уходу отсюда. К побегу. В домике нет ничего моего, кроме несчастной сумки и документов. Но я быстро набрасываю на себя тот самый спортивный костюм и тешу себя надеждой — наверное, глупой, но так проще, — что он будет моим талисманом.

Оберегом от всех бед и ненастья. Рыцарские доспехи из тонкого трикотажа.

Я стараюсь делать всё быстро, чётко, но руки трясутся так, что мне не с первого раза удаётся застегнуть молнию. Но мне отчего-то жизненно необходимо сделать это, будто бы такой простой и привычный ритуал поможет со всем справиться и не разныться при Крымском.

Не расплакаться. Снова.

В истерику удариться отчаянно хочется, но я дёргаю и дёргаю эту проклятую собачку, чтоб ей, а когда она мне всё-таки поддаётся, испытываю практически удовольствие на грани эйфории. У меня получилось! Со всем остальным тоже справлюсь.

Я же сильная, правильно? Главное, самой об этом не забыть вдруг.

— Телефон забери, — отрывисто приказывает Артур, но я не могу.

Делаю шаг в кухню, но так и замираю. Не могу.

— Злата, что случилось? У нас нет времени на твои раздумья.

Он не злится, но нервничает. Хмурится, глядя на меня, в глазах нетерпение. Мотаю головой, подхватываю сумку и иду к выходу. К чёрту телефон. К чёрту Колю.

— Злата, стой! — почти гневное, и я резко разворачиваюсь на сто восемьдесят.

— Артур, я понимаю, это твой подарок, но я не возьму его с собой. Нет. Мне он не нужен. Пусть тут остаётся.

Господи, что я несу вообще? Детский лепет какой-то. Просто я не хочу брать этот телефон. Имею право?

Крымский, до этого сидящий на кровати, упирается руками в колени и плавно поднимается. По лицу проходит судорога, но мгновенно меняется настороженным выражением. Серые глаза сосредоточены на мне, впиваются дротиками в кожу, исследуют, ощупывают. Кажется, Артур способен просочиться в мою голову одним только взглядом, но я и это выдерживаю.

— Романов, да? Он тебе звонил?

Мои глаза расширяются так, что веки болят.

— Откуда… Поехали! Быстрее уедем отсюда.

Я направляюсь прямиком к двери, крепко прижимая сумку к себе. До боли в пальцах, до впившейся впряжки в кожу на животе.

— Злата! — властный окрик и тяжёлые шаги за спиной.

Скрипит дверь в кухню, меня бросает в холодный пот. Чёрт, я не хочу ничего усугублять. Я просто хочу уехать! Но Крымский вряд ли послушает меня — он будет делать то, что считает правильным, даже если кому-то это сильно не понравится. Как мне сейчас.