Нежнее шелка - Сьюзен Джонсон Страница 37

Если перестанет с ней спать, вернет ли он свою свободу?

Если перестанет с ней спать, перенесет ли он это плавание?

Так и не разрешив проблему, он наконец уснул — только под утро.

У Юкиё не было неразрешимых проблем, касающихся его эротических намерений. Этой ночью он спал с Сунскоку. Для этого он приготовился с почти ритуальной торжественностью, тщательно вымылся с ног до головы, расчесал и надушил чистые волосы, как это всегда делал его парикмахер, оделся в самое хорошее платье ради той, кого любил. Любил уже много лет.

Она ждала его, сидя в кресле, одетая в свой самый великолепный халат, как полагается хорошо обученной куртизанке.

Он улыбнулся:

— Я тебя еще не удивил.

— Вряд ли ты меня изумишь чем-либо, — ласково ответила она.

— Понимаю. Я принес тебе подарок. — И, подойдя к ней, он протянул ей на раскрытой ладони маленькую лаковую коробочку.

Она открыла ее, а он, стоя неподвижно, наблюдал за ней.

— Как красиво! — Она потрогала драгоценное украшение для волос. — Благодарю, — сказала она, поднимая на него глаза. — Хочешь немного саке?

Он покачал головой:

— Я выпил достаточно. Капитан, пригласил нас к себе на виски. А ты хочешь саке? Я подам.

Ее ресницы взлетели:

— Ты прислуживаешь женщинам?

— Почему нет? — Он улыбнулся. — Точнее, одной женщине. Ты нервничаешь?

Она слегка пожала плечами:

— Не знаю. Наверное.

— Не нужно. Никаких неожиданностей не будет.

Она тихо рассмеялась:

— Это, пожалуй, грубо.

— Да нет. Просто я хотел сказать, что перед нами вся жизнь. Одна ночь не имеет значения.

— Я бы хотела немного саке, если не возражаешь.

Он подошел к маленькому столику, где стоял поднос с саке и пиалами, налил немного и, вернувшись, с поклоном подал ей.

— Прошу тебя, садись. Но, боюсь, здесь можно сидеть только на креслах — пол холодный.

Он сел, положил руки на колени, спокойно расставил ноги, выпрямил спину и смотрел, как она пьет саке.

— Помогает? — вежливо осведомился он. Она кивнула.

— Хочешь еще?

— Да, если можно.

Он налил еще пиалу, подал ей с таким же спокойным достоинством и снова сел.

— Сколько тебе было лет, когда ты первый раз имел дело с женщиной? — быстро спросила она хриплым голосом.

— Забыл. Довольно много.

— Мне было двенадцать.

— Очень жаль.

Она глубоко втянула воздух, чтобы удержать слезы, внезапно навернувшиеся на глаза.

Мгновенно он оказался рядом с ней, взял у нее из рук пиалу, поставил ее, а потом поднял Сунскоку на руки.

— Я не причиню тебе боли. — Он подошел к своему креслу и сел, посадив ее на колени. — Мы спаслись от постигших нас несчастий. Можем делать что угодно — или вообще ничего не делать. Можем снова помечтать. Не бойся.

— Это было так давно. Теперь я мечтать не умею.

— Я тебе помогу. Только попроси.

— Что ты будешь делать, если я тебя поцелую? — спросила она вместо этого.

Он улыбнулся:

— Буду наслаждаться.

— А что потом?

— Буду ждать, чтобы ты снова меня поцеловала, если тебе захочется.

— В самом деле?

— Конечно. У меня никаких хищных намерений.

— А я думала, что все мужчины — хищники.

— Не все. — Хотя сам он встречал их больше чем достаточно.

— Что, если я приглашу тебя к себе в постель?

— У меня закружится голова от желания, как у дамы Каса, и я приду.

Она улыбнулась на его намек на старинное любовное стихотворение.

— А меня, как Сикибу Идзуми, смутит страстное желание, которое я почувствую к тебе, — ответила она в том же духе.

Он ласково коснулся ее руки:

— Любовь и томление не бывают легкими. Но эти исторические любовники чувствовали также и красоту.

— А что ты чувствуешь?

— Безусловную любовь, — без колебаний ответил он.

— Ко мне?

Неуверенность в ее голосе причинила ему боль; ее родные бросили ее такой маленькой!

— К тебе, — спокойно ответил он.

Нижняя губа у нее задрожала, и он привлек ее к себе, ласково обнимая.

— Поцелуй меня. — Слова ее прозвучали еле слышно, так что он не сразу понял — не почудилось ли. Но она подняла к нему лицо, и он понял.

В первый раз он поцеловал ее нерешительно, боясь испугать. Но ее губы были мягкими и податливыми, ее легкий вздох затрепетал у него во рту, и он осмелился поцеловать ее еще раз. И опять целовал ее долго, медленно и сладостно, что странным образом подогревало ее чувства больше, чем самые умелые действия.

Тепло, исходящее от его губ и рук, душистый жар его тела, восхитительное, окутывающее ее с ног до головы ощущение уюта и блаженства и еще чего-то большего пленили ее. Она почувствовала быстрый, слабый прилив желания и томления — поначалу короткий, словно она пробудилась к весне; ее сердце выходило на свободу после темной ночи прошлого. А потом он притянул ее к себе ближе, так что его молодое, сильное тело коснулось ее всюду и стало для нее источником восторга; голова у нее закружилась. Она и не знала, что способна чувствовать страсть; никогда раньше не испытывала желания. Поразительно!

— Веди меня по этой дороге, — прошептала она, беря его за руку и подводя к кровати. — Ты зажег огонь в моем сердце.

И теперь, пылая желанием лечь с тем, кто мог обогатить ее мир любовью, она протянула руку к его возбужденной плоти.

Любви она, вероятно, не знала, но знала тысячи способов, как сделать мужчине приятное.

— Подожди, — сказал он, отводя ее руку. — Я не хочу быть бешеным, не хочу, чтобы меня подстегивали. Я хочу запомнить эту ночь. Чтобы твои волосы рассыпались, — прошептал он, вынимая заколку из ее прически, потом другую и, поднеся к лицу ее душистые пряди, чтобы ощутить их аромат, отпустил их, так что они рассыпались по ее плечам. — Хочу увидеть твою красоту без одежды.

Он медленно раздел ее — она стояла, дрожа от томления и желания, — снимая с нее одно за другим многочисленные кимоно, сняв с ее ног обувь, пропуская ее длинные волосы сквозь пальцы, целуя в губы и в глаза, в розовые щеки и бледную гладкую шею. И вскоре она уже задыхалась от желания и смеялась от восторга — подумать только, она жаждет ласк!

— Ты отомкнул мою душу… — Ее голос звенел от восторга.

Он улыбнулся, радуясь, что сумел подарить ей радость.