Жюстина, или Несчастья добродетели - Маркиз Де Сад Страница 31

Нам безаппеляционно заявляют, что нет следствия без причины;нам твердят ежеминутно, что мир появился не сам по себе. Однако вселенная иесть причина, а не следствие и не творение; она не была сотворена, она всегдабыла такой, какой мы ее наблюдаем; ее существование необходимо, оно само посебе является собственной причиной. Природа, чья сущность состоит в том, чтобыдействовать и творить видимым образом, чтобы исполнять свои функции, ненуждается в невидимом двигателе, еще более непостижимом, нежели она сама:материя движется за счет своей энергии, в силу своей разноликости; разнообразиедвижений или их способов составляет разнообразие материи, мы различаем предметытолько в силу разницы впечатлений или колебаний, которыми они сообщаются снашими органами. Вы же видите, что все движется в природе, и тем не менееутверждаете, что природа лишена энергии! И тупо твердите, что это «все»нуждается в двигателе! Но каков же он, этот двигатель? Дух, то есть ничто. Нопопробуйте внушить себе, что материя действует сама по себе, и перестаньтеразглагольствовать о своей духовной любви, которая совершенно неспособнапривести природу в движение; выбросьте из головы эти бесполезные идеи,вернитесь из мира иллюзий в реальный мир, ограничьтесь вторичными причинами,оставьте первичную теологам, тем более что природа вовсе в ней не нуждается,чтобы создать все, что вы видите вокруг. Ах Жюстина, как я ненавижу, какпрезираю идею Божества! Как она противна моему разуму и моему сердцу! Если атеизмупотребуются мученики — пусть только скажут, и я готов пролить свою кровь.

Надо презирать эти кошмары, милая девочка, кошмары, которыеиного и не заслуживают. Едва открыв глаза, я уже боялся этих кошмарныхсновидений и ненавидел их, тогда-то я и взял за правило попирать их ногами… далсебе клятву навсегда распрощаться с ними. Следуй моему примеру, если хочешьбыть счастливой; презирай, отвергай, оскверняй, как делаю я, мерзкий объектэтого страшного культа и сам культ, созданный для торжества химер, сотворенный,как и эти химеры, для того, чтобы над ним смеялись все, кто считает себя людьмиразумными.

И на это глупцы могут сказать: если нет религии, нет иморали. Идиоты! Какова же эта мораль, которую вы проповедуете? И неужеличеловеку нужна такая мораль, чтобы жить в довольстве? Мне, дитя мое, известналишь одна: та, которая делает меня счастливым любой ценой, которая заключаетсяв том, чтобы не отказываться ни от чего, что может увеличить мое счастье здесьна земле даже ценой разрушения, уничтожения счастья других людей. Природаделает так, что все мы рождаемся в одиночестве, и ничем не подсказывает, что мыдолжны заботиться о своем потомстве: если мы это делаем, так только по расчету,более того — из эгоизма. Мы не причиняем вреда другим из страха, что ониповредят нам, но человек, достаточно сильный, чтобы творить зло, не боясьвозмездия, должен слушать только свои наклонности, а в человеке нет желанияболее острого и неодолимого, чем творить зло и угнетать окружающих, ибо этипорывы происходят от природы, скрывать же их вынуждает нас необходимость жить вобществе. Однако эта необходимость, к которой подталкивает нас цивилизация, непорождает потребности в добродетели и не мешает необузданному сладострастиючеловека попирать все законы.

Я хочу спросить, не странно ли звучат слова о том, что надовозлюбить других как самого себя, и не свидетельствуют ли они, доведенные доабсурда, о слабости бедного и не очень умного законодателя? Что значит для меняучасть мне подобных, если я хочу наслаждаться? Ведь я ни чем не связан с другимчеловеком, кроме формальных отношений. Поэтому я прошу ответить, должен ли ялюбить какое-то существо только за то, что оно существует или похоже на меня, иисходя из этого предпочесть его самому себе. Если именно это вы называете моралью,Жюстина, тогда ваша мораль просто смешна, и самое умное, что я могу сделать —это соединить ее с вашей абсурдной религией и презирать и ту и другую.Существует лишь один мотив, который может оправдать отказ человека от своихвкусов, привычек или наклонностей, чтобы понравиться ближнему: повторяю ещераз, что человек делает это из слабости или эгоизма, но он никогда не сделаетэтого, если чувствует свою силу. Отсюда я делаю вывод, что всякий раз, когдаприрода дает другому больше могущества или больше средств, чем мне, тот другойсделает все, чтобы принести меня в жертву своим наклонностям, будучи увереннымв том, что я не пощажу его, оказавшись победителем, потому что стремление ксчастью, если абстрагироваться от всего незначительного и мелкого, — этоединственный и всеобщий закон, который диктует нам природа. Мне известен весьсоблазн такого принципа, я знаю, до чего он может довести человека. Люди, незнающие иных барьеров, кроме природных ограничений, могут безнаказанно творитьвсе, и если они по-настоящему умны, будут ограничивать свои поступки толькосвоими желаниями и страстями. Для меня то, что называется добродетелью, —чистейшая химера, преходящее явление, которое меняется в зависимости от климатаи не вызывает у меня никакого конкретного представления. Добродетель любогонарода всегда будет зависеть от плодородности его земли или мудрости егозаконодателей; добродетель же человека, называющего себя философом, должназаключаться в удовлетворении его желаний или быть результатом его страстей. Ничегоне говорит мне слово «порок», понятие не менее произвольное. Для меня нетничего порочного на свете, так как нет поступков, называемых преступными,которые в прошлом в каких-нибудь землях не были бы в чести. Но если ни одинпоступок не может повсюду считаться порочным, наличие порока с географическойточки зрения становится нелепостью, а человек, получивший от природынаклонность к этому и отказывающийся подчиниться ему, достоин звания глупца,который глух к первым побуждениям этой самой природы, чьи принципы емунеизвестны. О Жюстина, моя единственная мораль состоит в том, чтобы делатьабсолютно все, что мне по нраву, и не противиться своим желаниям: моидобродетели — это ваши пороки, мои преступления — ваши добрые дела; то, что вамкажется честным и порядочным, является презренным а моих глазах; ваши хорошиепоступки вызывают у меня отвращение, ваши ценности меня отталкивают, вашидобродетели приводят меня в ужас. И если я еще не дошел до того, чтобы убиватьпутников на большой дороге, как делает Железное Сердце, так это не потому, чтоу меня не возникало такого желания или что я не смог бы прикончить человека впылу сладострастия, но потому лишь, что я богат, Жюстина, и могу наслаждаться иделать столько же зла, не подвергаясь таким опасностям и не давая себе такоготруда.

Жюстина чувствовала себя беззащитной перед этимиаргументами, но слезы безостановочно струились по ее щекам. Единственнаяпривилегия слабого — обманываться химерой, которая его утешает, и он не смеетзащитить ее от философа, растаптывающего ее, но горько сожалеет о ее утрате,пустота пугает его; не зная сладостных радостей деспотизма, таких знакомых идорогих человеку сильному, он трепещет при виде своей рабской доли и видит еетем более ужасной, что его тирану не ведомы никакие запреты.

Каждый день Брессак употреблял то же самое оружие, чтобыразвратить душу Жюстины, но все было бесполезно. Бедняжка держалась задобродетель по необходимости: фортуна, отказывая ей в средствах делать зло,лишала ее и всякого желания сбросить иго, которое торжествует в обществе лишьпотому, что в нем живут жалкие людишки. Вот и весь секрет добродетельнойнищеты.