Тайны любви - Анн-Мари Вильфранш Страница 29

В тот момент, когда он впервые ощутил эту невероятную силу, она достаточно компактно умещалась в его животе. Но, постепенно наращивая скорость, она росла в размерах и вскоре стала больше его, намного больше; затем она стала больше кровати, потом больше целого мира, больше самой вселенной. Когда эта сила поразила его, скорость ее превышала скорость света. Удар полностью разрушил Армана, распылив на миллионы атомов и разбросав их во тьме. Ему показалось, что он слышит собственный крик, но это было невозможно, потому что его самого больше не существовало.

Когда он наконец пришел в себя, Сюзетта лежала расслабленно и неподвижно, их потные животы прилипли друг к другу. Он осторожно отстранился от нее, тогда она открыла ореховые глаза и улыбнулась.

— Это было невероятно, — сказала она, — я потрясена.

Арман налил в маленькие рюмки коньяк, стоявший на прикроватном столике, взбил подушки и удобно устроился на них полулежа. Сюзетта перевернулась на бок и легла лицом к нему, положив для опоры руку ему на живот, но, скорее всего, это был невольный жест собственницы. Ее поза полностью открывала взору Армана пухлую грудь с красными кончиками. Возможно, так получилось случайно, но, вероятнее всего, было сделано намеренно. Стройные ноги, лежавшие одна на другой, были согнуты в коленях так, что пятки касались ягодиц, а абрикосовые завитки между бедрами были едва видны.

Она взяла рюмку, предложенную Арманом, и отхлебнула немного коньяка. Теперь, когда они стали близки, ей, естественно, захотелось узнать о нем побольше: женат ли он, где живет и на что живет, как проводит время и многие другие вещи. Она расспрашивала в столь лестной манере, что Арману доставляло удовольствие отвечать. Когда она узнала все, что хотела, то рассказала немного о себе: что родилась она в Иври-сюр-Сен, что отец работал железнодорожником и бил ее, когда напивался. После смерти матери она ушла из дома и вот уже год живет в Париже.

Однако из ее рассказа невозможно было понять, как ей удается жить в условиях более чем комфортабельных. Арман, решив выяснить этот вопрос, начал тактично издалека. Он спросил о картинах, висевших в гостиной, почему она выбрала именно эти, и совсем не удивился, когда узнал, что они вовсе не принадлежали Сюзетте. Квартира также была не ее, здесь жила ее приятельница, которая предложила Сюзетте остановиться у нее, пока та не найдет подходящего жилья Арман поинтересовался именем приятельницы, имеющей возможность покупать картины выдающихся художников.

Сюзетта сказала, что приятельницу зовут Фернанда Кибон, но картины она не покупает, ей дарит их ее поклонник в качестве капиталовложения. Точно так другие мужчины дарят подругам бриллианты, обеспечивая будущее и получая удовольствие в настоящем.

— А может быть, мадемуазель Кибон предпочла бы бриллианты? — спросил Арман, заинтересовавшись рассказом Сюзетты.

— Мадам Кибон, — поправила его Сюзетта. — Ее муж геройски погиб, воюя с бошами под Верденом, и был награжден посмертно Воинским крестом. У Фернанды достаточно драгоценностей. А ее приятель дарит ей картины, потому что торгует ими. Он владелец галереи на улице Риволи.

Арман знал эту галерею и, проходя мимо, частенько заходил туда, чтобы посмотреть на новые работы. Он и сам купил там несколько картин, хотя его вкусы были слишком традиционны для кубизма, дадаизма, фовизма, футуризма, синтеизма, вортицизма, сюрреализма и прочих модных «измов» современности. Имя щедрого поклонника мадам Кибон также не было тайной для Армана. Он был знаком с владельцем галереи, пожилым господином по имени Марк Леблан, обаятельным и обладающим невероятными познаниями в искусстве. Арман полагал, что его можно поздравить с тем, что в его возрасте он имеет любовницу, так как господину Леблану было ближе к семидесяти, нежели к шестидесяти. Сюзетта, полностью удовлетворившись полученной информацией и убедившись в том, что Арман не только великолепный любовник, но и обладатель состояния, достаточного для того, чтобы заботиться о ней не хуже Пьера-Луи, а может быть, даже и лучше, поскольку у него не было жены, чьи дорогостоящие прихоти следовало удовлетворять, — маленькая Сюзетта пришла к выводу, что Арман явится отличной заменой своему кузену. Она немедленно принялась за дело, предложив пообедать вместе, а потом пойти потанцевать в какое-нибудь модное местечко, и Арман с радостью согласился. Но тут к нему вернулись силы, и он принялся нежно играть с толстушками, столь соблазнительно выставленными напоказ.

— Как могло случиться, — спросил он ласково, — что мой кузен ударил кулаком по этой прекрасной груди? Не иначе у него был приступ временного помешательства, другого объяснения я не нахожу.

— Но это правда, — сказала Сюзетта. — У меня потом долго держались синяки размером с твою ладонь. Сейчас они уже прошли, но если приглядеться, то можно заметить голубоватые следы.

Второго приглашения осмотреть сокровища Арману не потребовалось, как и любому другому мужчине, лежащему с обнаженной женщиной в мягкой постели. Он сел и взял ее на руки, приблизив лицо к вожделенным пухлым округлостям, и принялся с тщательным вниманием обследовать безупречную кожу в поисках исчезающих следов безобразного поведения Пьера-Луи. Разумеется, он ничего не нашел, да и не мог найти, потому что никаких синяков там никогда и не было, но сейчас это не имело значения. В процессе осмотра Арман так разволновался, что коснулся влажным кончиком языка одного из красно-коричневых бутонов. Когда тот гордо выпрямился, Арман принялся за другой.

— Как чудесно, когда с тобой обращаются с такой любезностью, особенно если вспомнить жестокости одного человека, — вздохнула Сюзетта.

— И вот сюда, на этот прелестный маленький животик, негодяй имел наглость плюнуть? — воскликнул Арман, осторожно разминая кожу слегка дрожащей рукой.

— Точно вот в это место, — сказала Сюзетта, беря его за руку и прижимая пальцы справа от пупка и чуть повыше абрикосовых завитков.

— Его нужно запереть в больницу для неизлечимых психопатов! — возмутился Арман, проводя пальцами вниз от поруганного места к пушистому островку.

Он ожидал, что она сейчас раздвинет ноги и позволит ему поласкать половинки персика, упрятанные между ними. Именно к этому он и стремился: с помощью искусных пальцев поднять ее на вершину блаженства, а потом медленно опустить в приятную истому. Тогда он будет знать, что действительно обладал ею! Но Сюзетта отодвинулась от него и перевернулась на живот, прижав грудь к мягкому матрасу. Ее лицо оказалось над раздувшимся любимчиком Армана. Она взяла его в руку и, слегка стиснув, испытала на крепость.

— Очень впечатляет, — сказала она, — но после опустошения, которое ты заставил меня пережить, я слишком измучена, чтобы начинать все сначала. Я вижу, что тебе нет необходимости бить женщин, ты добиваешься от них всего, чего хочешь, вот этим!

— Но ты должна позволить мне достойно загладить вину одного из членов моей семьи, которого я презираю за дикость и жестокость, — пробормотал Арман, поглаживая полные ягодицы. — Даю слово, что буду так нежен, что тебе непременно понравится.

Успокоенная таким образом — если молодые девушки ее возраста вообще нуждаются в том, чтобы их успокаивали, — Сюзетта запечатлела короткий поцелуй на красно-лиловой головке вздрагивающего крепыша и перевернулась на спину, с безоговорочным доверием вверяя себя Арману. Совершенно очарованный этим жестом, Арман обнял ее и начал покрывать поцелуями со лба до пальцев ног, ничего не пропуская по пути. Она вздохнула разнеженно, слегка раздвинула ноги и позволила ему делать все, что он захочет. И все опять пошло своим чередом, пока наконец после неоднократно повторенных ласк Арман не взобрался на мягкий живот и не вошел в ее влажные глубины.