Raw поrно - Татьяна Недзвецкая Страница 28

— Так вот, я выждала момент, пошла за ней в туалет, — продолжает Ядвига, — благо, что там никого не было, — подошла сзади и схватила за патлы. Ебанула со всей силы башкой ее о кафель — так, что у нее кровь пошла носом. Выхожу спокойно, иду к барной стойке начинаю пить свой «мохито». И вдруг замечаю, что идет эта красавица, а с ней какой-то суслик татуированный. Девочка зажимает нос, вся в слезах и показывает на меня пальцем. Возлюбленный ее подходит ко мне, толкает в плечо, сильно толкает, так, что я чуть не падаю со стула: «Ты что же, сучка, такое вытворяешь?» — орет он, перекрикивая шум и музыку. «Ну так чё, пойдем выйдем?» — говорю я ему. Он смотрит на меня, и у него явно происходит сбой в системе: перед ним стоит девка, без пяти минут красотка, и вот так вот с ним резко, как мужик, разговаривает. Секунду-другую он колеблется. А вокруг нас — уже толпища, и все — пялятся. Девка хнычет — ждет отмщения: «Ну бля, пойдем, убогая», — говорит мне этот суслик. «Не по-мужски так с девушкой разговаривать», — говорю ему я. «Ты, ты — сучка!» — срываясь на истерику, орет его краля и пытается меня стукнуть.

Я направляюсь к выходу. Он идет за мной, девка за ним. Выходим на улицу. Темно, легкий морозец. «Может, извинишься?» — спрашивает меня этот хилый. «Да, мне ее извинения на хрен не нужны! — верещит эта потаскушка. — Врежь ей по ее раскрашенной физии!» Мужик смотрит на меня, колеблется, я улыбаюсь. Он подходит ближе и вдруг хватает меня за волосы бьет лбом о коленку. У меня просто искры из глаз посыпались!!!

— Ядвига, короче, ты победила, — останавливаю я насыщенную внутренними диалогами и экспрессией ее исповедь.

— Ты еще спрашиваешь?

— Понятно, но тебе, подруга, пришлось нелегко.

— Да, представляешь, нос весь распух, выгляжу не лучше битого боксера. А мне срочно нужно в Питер. Может, со мной? В качестве медсестры и группы-поддержки?

— Извини, подруга, не имею лишних средств, — ответила ей я.

— М-да? Жалко… Ладненько, извини, что разбудила.

— Ничего, я тебе это припомню. А на нос свой льду и яда какого-нибудь налей.

Вдохновленная словом «Петербург», пытаясь заснуть, предаюсь воспоминаниям об одном из жителей этого города, что позапрошлым летом в Москву приезжал постоянно.

Мне было с ним не весело. Но и не скучно. Как-то просторно. Петербуржец этот безо всяких усилий «затащил меня в постель» — так вот пошло он выражался, что я могу поделать.

Я познакомилась с ним в тот период, когда переживала тот памятный разрыв с человеком, имя которого предпочитаю не вспоминать, да уже и не помню. Спустя всего лишь три дня с нашей первой встречи петербуржец признался в любви. Признание это было адресовано не совсем мне. Он признался мне в том, что давно влюблен в другую. Это было для меня неприятной неожиданностью. Все-таки мне хотелось думать, что петербуржец хотя бы немножечко, но мною увлечен. Оказалось иначе. Он искреннюю и душераздирающую мне рассказал историю о том, как жил с девушкой и была она ему ни так и ни сяк. Однажды он добровольно по собственной инициативе решил с ней расстаться.

Прошло немного времени, в лучших традициях мелодрамы, он узнал, что она беременна. При этом девушка та весьма отчаянно ему заявила, что лично он не имеет к ребенку никакого отношения и что сейчас живет с другим и все у нее замечательно. Выслушав эту речь, он понял, что всерьез в нее влюблен.

Я внимательно выслушала его историю. Сначала расстроилась. А после вдруг — обрадовалась. Оказывается не я одна сумасшедшая — это раз. А во-вторых, я поняла, что желания наши — мне быть с другим, а ему — с другой, сексу между нами — не помеха.

Свидания наши были довольно однообразны. Мы встречались неподалеку от его дома. Я неизменно опаздывала, он терпеливо ждал. Мы шли к нему. Ехали на лифте. Он открывал дверь. Я первая заходила в квартиру. Скидывала туфли. Он предлагал мне тапочки. С плохо скрытой иронией от его предложения я всегда отказывалась. Не представляла себе симбиоз моих декольте, чулок с кружевной резинкой и тапочек. Далее я шла на кухню. Там петербуржец весьма неплохо готовил для меня и поил вином.

Его звали Юра, он был болтуном и ужасающим зану-у-удой. Он мог пространно и обстоятельно, не торопя ни слов, ни времени, рассказывать мне о том, как ужасно он скучает по своей пассии, какие действия он предпринял, и какими подарками в надежде на то, что та одумается, он ее осыпал и сколь изощренно она его в последний раз отвергла. У меня хватало мозгов, чтобы не распространяться о своих собственных страданиях. Я поддакивала, и угукала, и ерзала на стуле в ожидании, когда же он наконец-то наговорится и приступит к делу.

То, что при мне он часами говорил о другой, нисколько меня не оскорбляло. Задевало, но вовсе не по причине честолюбия, дескать, как же он смеет так бесстыдно и откровенно трахать меня и в моем же присутствии говорит о другой с настоящим трепетом и нежностью, и наверняка, когда входит в меня представляет, что я — это Она. Просто во время его рассказов-пересказов о тоске по Ней вдруг случались моменты, когда петербуржец становился моим голосом и языком: он вслух высказывал те же самые переживания, которые и я испытывала когда-то. Я прикрывала глаза и представляла, что напротив меня сидит не этот, а другой. И в эти минуты частота моих ощущений скакала нервным зигзагом от ощущения блаженства (ведь это невероятно, когда один человек вслух высказывает то же самое, что чувствуешь сама) до злости и отчаяния, что напротив меня сидит не тот, который нужен, а грубый его заменитель.

Когда же петербуржец окончательно доставал меня своими разговорами, я раскрывала окно и садилась на подоконник. Закуривала сигарету и болтала босой ногой. Выпускала дым в окно колечками. Он продолжал что-то там свое беспрестанное «бу-бу-бу» говорить, но гул проносящихся мимо машин благополучно пожирал его слова. Я смотрела на алевший от закатного солнца краешек неба, и мне было покойно и хорошо. Соседи из напротив стоявшего дома с удивлением смотрели на сумасбродную девицу едва ли не по пояс высунувшуюся из окна, а петербуржец испуганно кричал, чтобы я побереглась, потому как восьмой этаж — это не шутка! Это очень высоко!

Когда сигарета догорала до окурка, я закрывала окно и шла в ванную: мыть испачканную о закопченный сажей подоконник руку.

Конечно, имея связь со мной, петербуржец помимо того, что благодарно изливал свою душонку, немало тешил свое мужское тщеславие, а то как же: такая телочка с упругой попкой и длиннющими ногами любого порадует, к тому же он наверняка был убежден в том, что невероятно мне симпатичен и я в нем еще как — о-го-го как! — заинтересована. В этом своем убеждении он был не совсем не прав: с моей стороны связь с ним действительно имела некую заинтересованность и даже почти наркотическую зависимость.

Он не был обладателем идеальных рук и губ. Он не относился к числу тех, от чьих прикосновений и объятий время замирает. Но то, чем он был одарен, стоило многого.

Его член был совершенным божеским созданием, словно по мерке сотворенный специально для меня. До пресловутого этого петербуржца я и представить не могла, что такое возможно. Но это стало ясным и очевидным с первого раза, едва он только-только вошел в меня. Ни больше, ни меньше: идеально заполнял мое влагалище. Входил в меня, как в узкую перчатку: точно впритык и помещался там весь. А стоило его обладателю совершить несколько вполне однообразных движений, как я испытывала настоящий, а не вымученный долгими стараниями и скаканиями, сильнейший оргазм. Свихнуться можно: то, над чем обычно бились десятки более интересных, более красивых, более умных мужчин, у этого зануды с туманных берегов Невы получалось легко и естественно. Причем сам он не прикладывал к этому никаких особенных усилий. Попросту втыкал в меня, и все.